– Так простынем, – сказала Люба, – снимай всё и вешай на ветки.
Взялась за подол платья и стала стаскивать его через голову, чем немало смутила Геру. Вообще-то, в детстве они с пацанами и девчонками купались вместе, ничуть не стесняясь своей наготы, но это было давно, а здесь они были одни.
Отведя глаза от раздевающейся Любы, стал стягивать рубаху. Зашёл по колено в воду, прополоскал её, выжал и пошёл к иве, по-прежнему не поднимая глаз, но боковым зрением видел нечёткие контуры ослепительной белизны обнажённого тела, ощущал, как оно его манит, заставляя сердце бешено биться.
Покончив со штанами и бельём, развешивая их, Гера слышал, как полоскала одежду Люба, как она шуршала ветками, развешивая её. Не зная, что делать дальше, Гера в нерешительности переминался с ноги на ногу, пока не услышал тихий Любин голос:
– Гера?
Повернулся, прикрывая живот руками, медленно поднял глаза. Люба стояла к нему боком, повернув голову и протягивая руку. Ласково и просто сказала:
– Пойдём купаться. – Никогда ещё не видел Гера обнажённую девушку и потому не мог оторвать заворожённых глаз от ослепительно белого стройного тела.
– Ну что же ты, – тихо окликнула его Люба, выводя его из оцепенения, – бежим!
И они онеслись по тёплому песку навстречу сверкающей тысячами солнечных бликов водной глади. Доплыли до противоположного берега, выбрались на мягкую траву, и уже нисколько не смущаясь, стояли на зелёном ковре, взявшись за руки и подставляя ласковому ветру и горячему солнцу свои юные красивые тела.
Плыли в вышине облака, шелестела трава у головы, и не было вокруг ничего, кроме их нежных рук, горячего дыхания на губах друг друга, непреодолимого желания быть ещё ближе и остановившегося времени…
…Тяжёлая и болезненная необходимость возвращения к действительности заставила Георгия открыть глаза. Дрова в печке совсем прогорели и леденящий холод уже начал пробираться во все закоулки одежды. За тонкой дощатой стенкой слышалась какая-то возня и глухое рычание. «Роют!» – обожжённый этой мыслью, Георгий начал лихорадочно собирать остатки лапника, ползая на коленях. Набралась небольшая охапка – негусто, минут на двадцать хватит, а дальше?
Сунул половину в печь и раздул из углей огонь, на ходу лихорадочно соображая, что делать. Приник глазами к щели в двери и стал изучать пространство перед будкой. Волков не видать, неподалёку, возле кустов из под снега торчат какие-то брёвна, доски, трубы и тросы. Можно попробовать добраться до досок, если не получится – всё равно замерзать, а так есть шанс.
Оторвал от двери широкую жестянку, скрепляющую доски, и, сделав ножом, надрезы на ней, отогнул острые края. Затянул поверх свитера шарф на шее, стал осторожно наматывать на шарф свою «колючую проволоку».
Получилось очень даже неплохо – голову можно повернуть, и шея надёжно защищена. Располосовал жестянку из-под спичек и принялся мастерить колючие браслеты на запястья. Проверил ружьё, достал патроны – их осталось три, зарядил.
Волки по-прежнему рыли, заставляя Георгия действовать быстрее. Оторвал подкладку с ватника, намотал на конец длинной ветки. Полосками изрезанного рюкзака и ремнями замотал щиколотки ног. Остатками ремешков привязал к правому запястью нож. Намотал на запястья побольше тряпья, закрепил на них «браслеты». Дрова прогорали. Пора!
Зажёг свой факел, зажал в зубах последний патрон, взял в левую руку ружьё, и, стараясь не очень сильно опираться на раненую ногу, стволом отворил дверь.
