Бабушке все никак не удавалось отца из анабиоза зачипованных вывести, от ложки ее он вздрагивал, ругался и в хлев уходил – отдыхать на стоге сена, настраивая в сенсо-ткани режимы, имитирующее любое покрытие.
Нравилось моей семье «жить» в Цифрограде, называемой стариками – не то «деревьей», не то «дерёвней». В Цифроградах уж по сто лет выращивали все наши соседи-фермеры с приставкой «И» цифровое пропитание: И-редис, и-картошку, и-свеклу даже и-ананасы.
Бабуля не упускала случая поохать, да повспоминать, когда родители оставили врачебную практику и в село переехали. Я свою жизнь до села совсем не помню, а бабушка нас за-И-ками называла с цифровой едой, да ложку отцу все в рот запихивала, проверяя не эпилепсия ли?
Дедуля отключал магнитные поля, орудуя веником по материнским полкам с цифровыми книгами, не понимая, что обложки – лишь цифровая имитация. Я помогал с животными, ухаживал и убирал за ними цифровой навоз и всё было мне понятно, как тому дяденьке ойкаущему на видео, который крикнул, смеясь: «Мне этот мир совершенно понятен!»
Мне тоже был понятен мой мир.
До того самого утра, когда конь отбивал морзянкой «ИКОСА», когда девочка орала на меня во сне, когда белый тюль занавесей за спиной упал саваном на голову, шепча мне в уши сквозняком: «Икоса»…
Окутанный ароматом сирени, посажёной возле детской, я выглянул из комнаты и увидел скопление взрослых ног вокруг пластиковой тумбы с розовыми оборками в родительской спальне.
Наверху тумбы громче любого деревенского скота, скотским ором надрывался дергающийся свёрток. Отшатнувшись, я побежал на кухню и забрался на диван, на то самое место с углублением внутри пестрой подушки, где обычно ужинал папа.
Пыхтя, я надломил ветку сирени с пухлой налившейся фиолетовым цветом гроздью и глубоко вдохнул сладкий аромат.
Что там в комнате?
Кого они принесли и почему так нежно воркуют, а если начинаю плакать я, то слышу фразу: «Не плач, Сирин. Мужчины не ревут. Они сражаются за мир, чтобы женщины, матери, сестры и дочери никогда не проливали своих слез».
Сегодня мой день рождения! Мой!
Почему никто меня не поздравляет? Почему все вокруг, как с ума посходили?! И петухи, и козы, и собаки, и даже родители?
Свёрток надрывался с такой силой, что я слышал вопль через две стены. Взрослые принялись бегать, возмущаться, хвататься за микрофоны в ушах и звать соседей и знахарку «мясную» (так называли людей без цифровой начинки, у которых не было чипов или искусственных органов), а я уже начал догадываться, каким подарком решили меня осчастливить.
– Она сорвёт себе голос! – доносились вопли бабули, – хрипеть, хрипеть будет, девочка! Наша певчая птичка вороной каркать-то будет!
Значит, они принесли… сестру?
Сжимая в кулаке сорванный конус сирени, я направился в спальню родителей. Кулёк уже переложили в кроватку. Пока мама объясняла что-то соседке, пока бабушка звонила в скорую по давно отключённому от сети аппарату с реле, пока дед совершал обряд с бубном и раскуривал курильню с подношениями божествам, я нагнулся над деревянным бортом и увидел красное личико с узкими глазками. Половину лица занимал распахнутый беззубый рот.
– Сестра, – помахал я веткой сирени, – не кричи. Я сделаю все, чтобы женщины, матери и сестры не проливали слёз.
Девочка потянулась пальчиками к сирене и плотно прижалась крошеной ручкой к моему пальцу. Наступила блаженная тишина. Дом на мгновение замер, нано-хлев умолк, а в спальню ворвались все взрослые сразу.
