– Она больше не кричит!
– Сирин, что ты сделал?
– Сынок, как ты смог успокоить Гулю?
Услышав свое имя, щеки девочки снова надулись, а кожа на голове начала краснеть.
– Не ори, я скажу, – попросил я сестру и та, задержав дыхание, решила не вопить.
Обернувшись на взрослых, я произнёс:
– Она просит передать вам своё настоящее имя.
Родители переглянулись, а бабушка изрекла:
– Из него надобно джинов изгонять! – и трижды на меня поплевала.
– Мы назвали ее Гульсерень, – положил отец руку мне на плечо. – Это имя на татарском означает «сирень», как и твое имя, Сирин.
Отец обернулся на маму и добавил:
– Удивительно, но в день твоего рождения на небе новое светило вспыхнуло ученые ему дали имя «Эдр», а сегодня в день рождения твоей сестры, вспыхнуло еще одно. Прямо, как вы. Брат и сестра. И второе светило названо учеными…
– Икоса, – закончил я мысль отца.
– Слышал уже? Да, верно, – провел он ладонью мне по волосам. – Твое имя Сирин-Эдр, а сестру теперь зовут Гульсерень-Икоса.
…
Гуля росла озорной и непоседливой. Она любила рисовать, и раньше, чем научилась говорить, раскрашивала альбомные листы куракулями, передающими ее настроение.
В один из самых обычных дней, я услышал, как сестренка начал орать на улице. Мне было восемь. Вбежав в ее детскую, я увидел двух мужчин. Они рвали рисунки Гули, пока, оторопев, не уставились на меня, напуганные не меньше тем, что их застукали. Когда прибежали дедушка с вилами и отец с охранной кнопкой вызова полиции, грабители скрылись, но один рисунок дяденька, который был пониже, порвать не успел.
Гуля подарила мне сохранившийся шедевр шара из квадратов и подписала внизу: «Это Мы».
Я резко обернулся, когда мне померещились те грабители-незнакомцы, задел материнский столик, похожий на поганку – с тонкой ножкой и стеклом. Букет сирени рухнул на пол, разбился, под пальцами стало мокро от воды.
– Живая… – увидел я отражение Гули в луже из разбитой вазы.
– Кто?
– Она, – вытянула Гуля пальцы к своему отражению.
Подобрав с пола ветку сирени, Гуля уставилась на соцветия.
– Пока еще она живая, – проскользили ее босые ноги по воде, а широкие губы растянулись в улыбке, разгадать которую я не мог.
Другие дети так не улыбались. Лицо Гули напоминало не ребячество, а мимику заключенного, приговоренного к смертной казни и от того блаженного, что это день настал, спустя столетье ожиданий – вот как смотрела на мир сестра.
Отец отругал меня за вазу и записал в спортивную секцию, чтобы я не мебель дома громил, а боксировал с грушей.
Наш род уходил корнями к Ланг-Темиру (Тамерлану), и Гуля унаследовала монгольские черты лица. Губы у нее были широкие, а глаза узкие, высокие скулы очерчивала постоянная тень небольшого носа, а над карими глазами нависали ровные и густые брови. Ресницы были настолько длинными, что тётушки высказывали маме недовольство тем, что она юной школьнице позволяет использовать наращивание.
Гуля смотрела на расстроенную разговором маму, ведь той никто не верил, что у Гули такие брови и ресницы от природы. Тогда сестра взяла отцовский лазерный станок, и сбрила себе брови, зацепив (комбо процедурой) ресницы под корень.
– Мам, так мне лучше? Теперь тётушки будут любить меня больше, а тебя ругать меньше? – вышла в гостиную Гуля с окровавленным лицом, пока мама выслушивала тётушкины сплетни про соседний двор, а соседи для нее были и те, кто за тысячу километров убрался.
