– Слушай меня, малец. Расскажу я тебе всё, что тогда было.
Я опустил голову, чтобы молодой боярин не увидел, если слёзы вдруг закапают, и приготовился слушать.
Он начал:
– Налетели тогда ордынцы внезапно, никто их и не ожидал. Да и налетать им было не с чего: у нас с ними мир. Был. Мы поздно подоспели, почти никого догнать не смогли.
Рассказывает и все в глаза мне пытается заглянуть. Хоть за это спасибо. Не люблю, когда человек в разговоре глаза отводит. Так и кажется, что соврать хочет, да боится, что глаза выдадут. Боярин продолжал:
– Деревню вашу сожгли ордынцы полностью.
– Село, – поправил я его.
– Что? – переспросил он.
– Не деревня у нас, а село. Церковь же есть. Была то есть. Её тоже сожгли?
Сам не знаю, зачем я это сказал. Какая разница, деревня у нас была или село?
– Ну да, село, церковь, да, тоже сожгли. Погнались мы за ордынцами, да, видно, далеко они успели уйти, хоть и были с обозом. Они ведь почти всё село увели в полон. Наши ребята, те, кто пепелище разбирал, говорят, мёртвых нашли всего человек тридцать, понимаешь?
Я молчал: чего уж тут непонятного?
– Возле дома, где тебя из подпола вытащили, бабку старую нашли.
– Секлетия, – говорю.
– Что? – опять не понял он.
– Бабка Секлетия. Знахарка. Она маму отварами лечила.
– А-а-а-а, ясно. Среди мёртвых в основном старики были. Но отца твоего не нашли, понимаешь?
Это я понимал. Ордынцы, как рассказывал мне Родослав, хороших мастеров редко убивают. Обычно берут их в полон и уводят к себе в Сарай – так их столица называется. И там заставляют работать на себя…
Видно, я на какое-то время отключился, потому что почувствовал, как боярин трясёт меня за плечо.
– Эй, ты чего? Обрадовался?
А я и не знал, радоваться мне или нет. С одной стороны, хорошо, что отец живой. С другой – из ордынского полона ещё никто никогда не возвращался. Попал туда – как умер.
– Не печалься, – говорит боярин, – может, ещё и увидитесь. У нас тут большие перемены намечаются.
– Какие перемены?
Он внезапно замолчал, а потом перевёл разговор на другое:
– Ты как – мечом или луком владеешь?
– Нет, – отвечаю, – меня отец кузнечному ремеслу обучал. Из лука только охотиться могу.
– В бою другие навыки нужны, чем на охоте. Ты приходи вечерком, покажу, как на мечах и шестопёрах[11] биться, из лука правильно стрелять.
Предложению боярина я обрадовался. Мне не терпелось научиться по-настоящему драться. А куда приходить, я и сам уже знал. Было в кремле место, приспособленное для обучения ратников и дружинников боевым приёмам.
Этим же вечером после занятий с Варсонофием я попрощался с Родославом и отправился к молодому боярину. Звали его, как оказалось, Дмитрий, а по прозвищу – Чевка.
Боярин Дмитрий уже поджидал меня у толстых дубовых столбов, вкопанных возле кремлёвской стены. Предназначались они для метания топоров и стрельбы из лука. Там между двумя столбами поставили щит из толстых сосновых досок для обучения лучников. Щит был расчерчен какими-то крестами, кругами и помечен буквами. Это для того, чтобы лучники не просто в щит попадали, а в ту часть, куда наставник укажет. Скажет, например: «Верхний круг, твёрдо!» Вот лучник и должен попасть в этот круг, и не просто в круг, а туда, где буква «твёрдо»[12] нарисована.
Дмитрий, поджидая меня, забавлялся метанием ножей. И, скажу я вам, до того наловчился, что втыкал их издали не просто так, а крестом. Сначала восемь ножей воткнул одной чертой один над другим, а потом наперекрёст – ещё восемь ножей в один ряд. Я подошёл как раз, когда он бросал два последних ножа.
