Двадцать кубов счастья - страница 2

Детство мое проходило в окружении белых халатов и с исколотой до основания задницей. Так мы удерживали приток пенсионного капитала. Конечно, не все было так гладко, поскольку головные боли из-за резидуальной энцефалопатии, реально существовали, и сопровождались дикими спазмами, которые напрочь ломали мой мозг. Я вспоминаю эти времена, как нам было тяжело. Но инвестиции не прошли даром. Я часто говорил это своей маме после. Отказы, плевки в наш адрес, было все, но время и другие задействованные ресурсы в итоге привели к желаемым результатам.

Как я уже говорил, получение инвалидности привело маму к решению организовать мое обучение в домашних условиях. Иначе бездушные доктора со стеклянными глазами могли задаться вопросом: с какой это стати мальчик с таким букетом болезней, исполосованный как чудо Франкенштейна, посещает занятия в стенах школы? Мы не намерены были лишаться своего куска хлеба. И тогда никто не задумывался о том, как это скажется на моей психике, на моих коммуникациях, личности и на моем будущем, поэтому с третьего до десятого класса я уже основательно учился на дому.

Учителя приходили к нам домой, нередко запыхавшись, ведь, пожертвовав своим единственным окном, им нужно было успеть объяснить мне про синусы, тангенсы, рассказать о формулах химических реакций, эпохе серебряного века и о прочих основах образования, которые должны были в будущем сделать из меня настоящего человека. После занятий со мной они еще должны были успеть вернуться обратно в дом знаний, к своим делам. Тогда учителям приходилось нелегко. Я часто видел в их глазах желание оказаться где-нибудь в средневековье, где они спокойно могли бы меня четвертовать или сжечь. Было и такое, что я поддавался соблазнам своего брата, который уговаривал меня иной раз просто не открывать дверь педагогу, чтобы я мог поиграть, а он – зарядить шахматную партию со своим другом. И мы по очереди, на цыпочках, бегали к глазку, чтобы убедиться, что учитель, со вздохом и испариной на лбу, покорно удалился, спускаясь по лестничной площадке, либо раздосадованный, либо ликовавший в фантазиях от того, что я, возможно, упал с балкона.

НЕМНОГО О ЖЕЛЕЗНОЙ МАМЕ И ТРУДНОСТЯХ

Моя мама была сиротой при живой матери – та благородно от нее отказалась еще в младенчестве. Причины мне не известны, да и не важны. Детство, проведенное в деревне под игом суровой татарской бабушки, строгое воспитание и политика рабочего класса сделали из мамы железного человека. В девятнадцать лет она впервые, зарядив в путь один чемодан, отправляется в третью столицу, чтобы использовать возможности большого города и найти себя. К сожалению, в третьей столице ей не удается обрести своего счастья, и мама вынуждена вернуться обратно. Но это обстоятельство не сломало ее, поэтому, не падая духом, и поставив перед собой цель – любой ценой вырваться из деревни и стать независимой от бабки, она вновь устремляется в город-миллионник. Уже тогда прикинув, что государство еще в состоянии давать жилье, железная мама, используя эту возможность, устраивается дворником. Параллельно она учится на маляра-штукатура, чтобы дополнительно подрабатывать. Помимо этого долгое время ей приходилось работать и уборщицей в кафе-баре. В те времена, по ее рассказам, было очень тяжело. Платили копейки, об одежде можно было только мечтать, а на еде приходилось экономить. Совсем одна, без чьей-либо поддержки, мама начинает выкручиваться любыми способами.