Надо отметить, я с детства не привыкла вызывать восторг. Кроме первого неподдельного восхищения, которое испытала бабушка, увидев меня с гематомой на голове в роддоме, особых радостей в дальнейшем я никому не приносила. Я считалась крестом, наказаньем, инвалидом, недоделанной и плачевным результатом поздних родов. Поэтому, интерес и воодушевление Ильюши меня дико радовали. Мне нравилось рассказывать ему про котиков, хоть они и делали каждый день одно и то же.
Чисто в бытовом отношении в нашем загородном доме было, безусловно, менее комфортно, чем в городе. Примерно неделю после переезда мы заново привыкали, а потом забывались и жили как-будто по-другому и не бывает.
Особые нарекания, конечно, вызывал туалет. Он находился на улице и представлял собой деревянный домик из досок с огромными щелями, само отхожее место располагалось тоже в доске и представляло собой яму, которую на моей памяти ни разу не чистили. Над ямой роились откормленные мухи и слепни. Под крышей располагались крупное гнездо ос. Даже взрослые избегали походов в этот туалет и пользовались ведрами и кустами, что считалось в разы безопаснее. Арсюша, внук уборщицы, что жила под крышей, всегда писал прямо со своего балкончика вниз. И иногда мы принимали этот поток за начало дождя.
Однажды утром мама, вынося мой горшок, распахнула дверь туалета вытянутой рукой и, не глядя внутрь, плеснула содержимое горшка наугад в яму. А там как раз находился дядя Гриша, муж тети Анфисы (он единственный пользовался этим туалетом, видимо для самодисциплины).
– Здравствуй, Жанночка! – вежливо поздоровался он.
– Здравствуй, Гришенька! – ответила мама.
Вечером того же дня, все мужчины нашего дома, а именно мой папа, Гриша и Ильюша решили, что настала пора прибить щеколду на дверь туалета. Опытом по работе с молотком и гвоздями никто из них похвастать не мог, зато у каждого имелось штук по пятьдесят патентов в их конструкторских бюро. Поэтому, к изобретению закрывашки на туалет три серьезных инженера подошли со всей глубиной инженерной мысли. И таки приделали самостоятельно гвоздь и веревочку. А до этого многие годы дверь вообще не закрывалась, но это никого не беспокоило.
Наш дом, как вы поняли, стоял прямо на реке. Забор у дома знавал и лучшие времена. Местами он просто обвалился, местами еще бодро торчал, но в целом, выглядел удручающе. Никто из мужчин, проживавших в доме, не решался замахнуться на такое глобальное дело как починка забора. Но глядя на него, все вздыхали и сетовали, дескать, нет хозяина, ветшает. По причине такого печального состояния забора, на наш беззащитный двор заходили и коровы, и козы, и цыганята.
Мы с папой каждое лето разбивали крохотный огородик и сажали морковочку, редисочку и укропчик. Чем вызывали бесконечные шутки со стороны бабушки, которая, слава Богу, обеспечивала нас этой садово-выгодной продукцией вот этими вот больными руками. Садоводы из нас получались так себе. Урожай был скудным, не говоря о постоянных набегах через покосившийся забор. Я ревностно следила за грядкой. Но моих детских сил, конечно, не хватало. Я каждый раз отчаянно рыдала, обнаружив морковку и редиску завядшей или вытоптанной. В какой-то момент мы сдались и прекратили садовые эксперименты.
Слева от нашего дома находилось футбольное поле. По периметру поля местами стояли скамейки, сетки с футбольных ворот давно содрали, но это никого не беспокоило. На речку с поля выходила купальня с мостками. Еще на поле стояла исполинского размера лазилка. В мире, наверное, не существовало ребенка, который влезал бы на нее сам, да и толщина железок из которых она состояла, не предполагала, что детские ручки смогут ее обхватить. Однако, это была единственная на весь поселок практически настоящая детская площадка.
