Между тем деньги, заработанные в Париже, кончались, да и жить нахлебником он себе не позволял, считая недостойным и неприличным. Несколько раз выбирался на судёнышке, курсировавшем между Капри и Неаполем, на большую землю в поисках работы. Со временем понял, что ему нужно перебраться на богатый промышленный север и что на аграрном патриархальном юге шансы устроиться по специальности невелики. Знакомства во влиятельных мафиозных кланах, на которые ему намекали сотрудники муниципалитетов Неаполя и ближайших к нему городов, Рутенберг решительно отвергал. Мария Фёдоровна всякий раз спрашивала его после поездки и по-дружески успокаивала, говоря, что у него всё будет хорошо. Неудачи поправить своё материальное положение неизменно накладывались на нескончаемый конфликт с руководством партии. Горький не мог не заметить, что по вечерам Рутенберг с Андреевым заводили собравшихся на вилле предложениями выпить за его здоровье. Однажды после обеда он пригласил Рутенберга на террасу подышать воздухом.
– Василий Фёдорович, не замечал я раньше за тобой пагубную страсть к алкоголю, – лукаво заметил он.
– Прости меня, Алексей Максимович. К этому я вообще не склонен.
– Я, кажется, начинаю понимать, у тебя проблемы, – по-доброму произнёс Горький.
– Да. А когда выпьешь, забываешь их на какое-то время, – усмехнулся Рутенберг.
– Ты можешь жить у меня, пока они не решатся. Заодно поможешь в издательстве.
– Я тебе искренно благодарен. Но мне пора выбираться отсюда. Иждивенцем никогда не был и не желаю быть. Я, дорогой Алексей Максимович, инженер. У меня диплом с отличием. Ради чего я учился? В России я ещё трудился на Путиловском заводе. А два года назад поменял профессию и стал революционером. А сейчас мне нужно зарабатывать и содержать двоих детей.
– Василий Фёдорович, делай то, что считаешь нужным. Я тебе в этом не советчик. Но свои записки всё же напечатай. И тебе сразу станет легче.
– Я это когда-нибудь обязательно сделаю. А сейчас хочу начать работать. Говорят, на севере Италии я быстрее решу этот вопрос.
– К сожалению, в этой сфере деятельности у меня нет полезных знакомств, – вздохнул Горький.
– Вы и Мария Фёдоровна мне уже и так очень помогли. Но всегда приходит момент, когда нужно сделать шаг.
– Мы тебе устроим весёлые проводы, Василий Фёдорович.
Они обнялись и вернулись в гостиную.
Рутенберг собрался быстро. Накануне отъезда он расплатился со священником местного прихода за комнату. Мария Фёдоровна распорядилась накрыть стол и купила в посёлке в магазинчике у винодела хорошего вина «Капри».
– Василий Фёдорович, всегда помни, что выгравировано на кольце царя Соломона, – сказал Горький.
– Я это никогда не забуду, Алексей Максимович. Конечно, всё проходит. Только нужно набраться терпения и что-то делать.
– Это правильно. За тебя, дорогой друг.
Все выпили, а Леонид Николаевич иронично произнёс:
– Василий, в твоём лице я потерял надёжного собутыльника и свидетеля революционных бурь.
– Я свою роль уже сыграл. Если я вернусь в Россию, меня ждёт виселица или каторга. Как говорится, «Мавр сделал своё дело, мавр может уйти».
– А знаете, откуда эта фраза? – спросил Горький.
– Это из драмы Фридриха Шиллера «Заговор Фиеско в Генуе». Её произносит мавр, оказавшийся ненужным после того, как помог графу Фиеско поднять восстание против диктатора Генуи.
– Василий, ты же в Геную как раз и плывёшь, – засмеялась Мария Фёдоровна. – Прошу тебя, не поднимай там восстание.
