Двери, Которые Помнят - страница 6

Но Бавиал уже не слышал. Он смотрел на свои прозрачные ладони, пытаясь собрать их в кулак. Песок времени просачивался сквозь пальцы, и каждой песчинкой был миг, который он так и не прожил.

Глава четвёртая: Часы и ложные тропы

Лес встретил Бавиала перекрёстком, где дороги извивались, как змеи, меняя направление с каждым вздохом ветра. Принц шёл сюда три луны – или три века? Время здесь текло, как смола: то застывая, заставляя его пядь за пядью пробираться сквозь заросли чертополоха с шипами-кинжалами, то ускоряясь, стирая дни в пыль. Его сапоги, стоптанные до дыр, оставляли отпечатки, которые исчезали мгновенно, словно лес стирал память о каждом шаге.

Накануне здесь рос папоротник, а теперь стояли каменные столбы с высеченными стрелами, стреляющими в никуда. Бавиал добрался сюда, следуя за светляками-обманщиками: они мерцали узорами, напоминавшими карту дворцовых лабиринтов, но вели в тупики, где земля дышала запахом гниющих лилий. Последний светляк привел его к дереву с лицом няни – её кора шептала: «Иди прямо, дитя, пока не увидишь часы».

Небо цвета старого пергамента было испещрено трещинами, сквозь которые сочился свет, похожий на лужицы расплавленного свинца. В этих трещинах мелькали тени – то ли птицы, то ли падающие звёзды, застрявшие между мирами.

Принц шёл, чувствуя, как ключик на груди тяжелеет, будто впитывает вес его сомнений. Рубашка, некогда белоснежная, теперь была покрыта узорами из пыли, напоминающими карту забытых мест. Его волосы, спутанные ветром, стали седыми у висков – или это серебристая пыль леса въелась в них навеки? Ладони, исцарапанные шипами, заживали слишком быстро, оставляя шрамы, похожие на древние руны.

Внезапно дорогу преградил Лис. Он сидел на пне, поросшем грибами-блюдцами, наполненными дождевой водой, в которой плавали крошечные скелеты рыб. Его мех, рыжий и клочковатый, местами выцвел до серости, будто он веками терся о стены между мирами. Глаза – два жёлтых серпа – светились неестественным блеском, а усы дрожали, словно ловили звуки незримых колоколов. В его груди, вместо сердца, тикали часы с треснувшим циферблатом. Стрелки двигались назад, скрипя, как несмазанные двери в заброшенной часовне, а вместо цифр были выгравированы слова: «Никогда», «Сейчас», «После». Каждый тик сопровождался щелчком – словно лопались пузырьки с чьими-то последними вздохами.

– Устал, принц? – Лис щербился, обнажая зубы, покрытые патиной времени. – Ты всё ещё веришь, что это твой путь?

Бавиал не ответил. Он смотрел на грибы-блюдца, где в мутной воде мелькали отражения: вот он, ещё живой, смеётся с девушкой у реки; вот его похороны, но гроб пуст; вот Лис, сидящий на этом же пне, но в другом веке, с тем же вопросом…

– Выбор, принц, – пролаял Лис, и его голос скрипел, как несмазанные шестерёнки. – Налево: найдёшь ответы. Направо: продолжишь искать. Но помни – даже если выберешь «направо», это не значит, что ты выбрал.

Бавиал посмотрел на развилку. Тропа налево пахла корицей и дымом – как кухня его детства. Направо – мхом и железом, словно вела в мастерскую, где куют цепи.

– Почему я не могу вернуться назад? – спросил он, трогая ключик, который вдруг стал холодным.

Лис щёлкнул зубами, и часы в его груди заиграли мелодию, похожую на колыбельную из забытого мультфильма.

– Ты пытался. Помнишь? – Лис махнул хвостом, и в воздухе возникло видение: Бавиал, бегущий обратно через лес, но деревья смыкаются, а тропа превращается в змею, кусающую собственный хвост. – Ты – пленник вопроса, который сам себе задал.