— Ви кто? Ми вас не звали! — Старый ощупал меня цепким взглядом, задержался на рассечённой скуле и сбитых костяшках, я поднял открытые ладони:
— Мы попали сюда случайно и будем благодарны, если вы нас высадите где угодно, — мужики с автоматами противно оскалились, я добавил, — у нас есть деньги, мы заплатим.
Старик на меня уже не смотрел, он пристально разглядывал Женьку, потирая подбородок и чему-то улыбаясь. Она жалась ко мне, сминая в ладонях низ футболки, дрожала.
— Вы нам поможете? — старший покивал, глядя в сторону:
— Ми вернёмся завтра утром, висадим вас на береге возле города, — указал глазами на одного из помощников, — оружьие отдай ему.
Сердце, конечно, поскрипело, но я молча протянул ствол рукоятью вперёд — всё равно он меня не спасёт.
— Пайдьом, — мужик спрятал мой пистолет, махнул рукой на какую-то дверь в похожей на гараж надстройке, открыл и жестом указал нам внутрь. Там было темно, хоть глаз выколи, сердце заколотилось о рёбра, мне ужасно не хотелось переступать порог. Я ещё раз окинул взглядом пятёрку коренастых мужиков с автоматами, стиснул зубы. Далеко друг от друга стоят, пока схвачу хотя бы одного, меня трижды прострочат очередью. Из темноты за порогом тянуло холодом. Я прижал к себе Женьку и шагнул.
За нами тут же защёлкнулся замок.
***
Ненавижу бабский рёв. Нет, не плачь, не слёзы, не хныканья — именно рёв. Как у деревенских бабищ, на публику убивающихся над сгоревшим сараем. Надрывный, заунывный, вызывающий басовую дрожь по всему телу, быстро переходящую в нервную — так и врезал бы, чтоб уже или было, над чем реветь, или вырубилась бы к чертям и не раздражала. «Ой, горюшко-о-о, ой на кого ж нас, болезных, покинули-и-и...», а потом перекошенная сморщенная морда и долгое «ыыы». Лучше бы меня пристрелили, честное слово.
Женька морщилась, медленно глубоко дышала мне в плечо и всё сильнее вдавливала острые пальцы в моё предплечье. Наконец прошептала:
— Лёш, сделай что-нибудь с ней, иначе я скоро ещё громче завою.
— Я не бью женщин, — пожал плечами я, — извини. А другого способа заставить её замолчать я не вижу.
— Ну скажи ей, что ли...
— Марина пыталась, ты же слышала. Не помогает. Это у неё такая реакция на стресс, она не может остановиться.
— Значит, нужно устроить ей ещё один стресс, — решительно заявила моя подруга и сложила руки на груди, привалившись спиной к холодной металлической стене. Ей уже было пофиг, мы слишком долго были на нервах.
Вокруг на расстеленных прямо на полу матрасах сидели девушки, пятнадцать человек. Я пересчитал их, как только мы к ним присоединились, просто так, из любопытства. Ничего интересного здесь больше не было — облезлые стены, толстая входная дверь, маленькая кабинка туалета, настолько страшного, что все предпочитали есть поменьше, но не заходить туда. Больше глаз ни за что не цеплялся, да и было почти темно. Здесь всё же был источник света, несколько закрашенных окошек под потолком. Когда мы только вошли, привыкшие к дневному свету глаза их не заметили, мы шли по стене на ощупь. Было тихо, девчонки боялись даже дышать, не зная, чего ожидать от следующей секунды. Потом, когда они поняли, что мы такие же, как и они, жертвы с туманным будущим, с нами стали заговаривать, задавать вопросы. Кто мы, как мы сюда попали, знаем ли мы хоть что-нибудь... Мы ничего не знали.
