Читать онлайн Владимир Прягин - Двуявь

Выйдя утром на лоджию, студент-историк Юра Самохин ещё не знал, что через пятнадцать минут получит чёрную метку, поэтому настроение у него было прекрасное. Он вдохнул холодный воздух, запрокинул голову и подумал, что синоптики не обманули с прогнозом. Погода стояла ясная и сухая – антициклон сторожил округу как пёс, отгоняя тучи.

Жизнь текла своим чередом – краснели клёны в лучах осеннего солнца, соседка-пенсионерка вывела на прогулку рыжего сенбернара, а в небо карабкался орбитальный челнок, стартовавший с космодрома в Плакучей Балке.

Окинув хозяйским взглядом всё это благолепие, студент вернулся на кухню и открыл холодильник. Возиться с приготовлением завтрака было лень, и Юра ограничился тем, что положил на хлеб ломоть ветчины толщиной в мизинец. Ветчина, впрочем, была вкуснейшая, с колхозного рынка.

Продолжая жевать, он включил настенный телеэкран и некоторое время следил, как две фигуры в скафандрах ковыряют азотный лёд на Тритоне. Потом кадр сменился, и дикторша сообщила: «Если смотреть из космоса, южная полярная шапка радует глаз сочетанием необычных оттенков – лимонного, розового и белого». Тут она, пожалуй, несколько приукрасила – объект на снимке больше напоминал заплесневелую ржаную краюху.

Самохин достал фаянсовую кружку со стилизованным спутником ПС-1 на боку (шестьдесят лет со дня запуска исполнилось в этом месяце, и сувениры были теперь повсюду, разве что не росли на деревьях). Насыпал ложку растворимого кофе, бросил пять кусков рафинада, залил кипятком и снова взялся за телепульт.

На соседнем канале вещала региональная студия – вдохновенно подводились итоги сбора винограда в Прикумье. Товарищ в кадре заверил, что урожай столовых сортов в этом году высок, а лозы устойчивы к филлоксере. Юра заподозрил подвох, но отвернуться вовремя не успел – филлоксеру, которая оказалась насекомым-вредителем, предъявили обществу крупным планом, со всеми её усиками и ножками.

Юра подумал, что журналисты на советском ТВ обладают особым даром. Любой, даже самый выигрышный сюжет (взять хотя бы тот же Тритон) в их исполнении превращается в феерическую нудятину. Хотя, может, в этом есть некий глубинный смысл: зритель неизбежно приходит к выводу, что сидеть часами перед экраном – занятие абсолютно бесперспективное. Гораздо полезнее во всех смыслах – выйти на воздух и посмотреть, что тебя окружает в реальном мире.

Выключив телевизор, Юра прихватил кружку с кофе и снова шагнул на лоджию.

Дом приткнулся на самом краю посёлка. За вереницей клёнов виднелось поле, распаханное под яровые. Левее, за железной дорогой, выпирала из земли Змей-гора – до неё было несколько километров, и с этого расстояния она казалась бледно-лиловой. Восточный склон был зверски обглодан – раньше там добывали камень. Жалостливое солнце оглаживало гору лучами.

Самохин хотел отхлебнуть из кружки, но не успел.

Краски вокруг набухли и потемнели, как в стильном видеоклипе, тени стали рельефными и густыми, звуки исчезли – остался лишь тонкий противный писк, похожий на комариный. Голова закружилась, сбилось дыхание.

Перепугавшись, Юра поставил кружку на табуретку. Вцепился в перила.

Писк становился громче.

Левую руку дёрнуло, как от удара током.

И накатила боль – ошпарила, вгрызлась, продрала до костей, ввинтилась в ладонь раскалённым штопором. Будто руку сунули в чан с кипящей смолой или в жаровню с тлеющими угольями.

Шипя ругательства, он отчаянно потряс кистью – жгло нестерпимо. На ладони проступал знак, похожий на выжженное клеймо: окружность диаметром с юбилейный железный рубль, перечёркнутая крест-накрест. Багровый ожог дымился, воняя горелым мясом. От этой вони сознание окончательно помутилось, и Юра с облегчением покинул реальность, данную ему в ощущениях.

Придя в себя, он обнаружил, что стоит на коленях. Боль из руки ушла, оставив только слабое зудящее эхо, клеймо тоже почти исчезло – разве что, если очень тщательно присмотреться, можно было различить несколько тончайших рубцов, которые складывались в рисунок.

Да, окружность и крест, почти как череп со скрещёнными костями. Правда, в отличие от пиратского флага, кости – не снизу, под черепушкой, а прямо поперёк морды, но всё равно чем-то похоже на «весёлого Роджера».

Вспомнилось: «Осмелев, пират поспешно подошёл к Сильверу и, сунув ему что-то в руку, чуть ли не бегом вернулся к своим». В школе зачитывался когда-то. И цитата подходящая, в тему – Юре вот тоже что-то «сунули в руку». Если это чёрная метка, то осталось перетереть с одноногим коком и найти закопанные дублоны…

Поймав себя на этой мысли, он осознал абсурд ситуации. В самом деле, что может быть нелепее? Пережив пугающий и непонятный припадок, он сидит на полу и мысленно ворошит обрывки из внеклассного чтения.

Юра поднялся на ноги, и это движение выдернуло его из кошмара, вернув в простой и понятный мир. Бредовые картинки с каждой секундой теряли чёткость и растворялись в памяти, как рафинад в воде. Теперь он даже не поручился бы, что всё произошло наяву, а не во сне, ещё до звонка будильника.

Браслет-коммуникатор на запястье показывал, что Юра пробыл на лоджии от силы пару минут. Даже кофе ещё не совсем остыл. Допив его, знаток пиратских реалий снял с вешалки кожаную короткую куртку – пора было выходить, чтобы успеть в университет на первую пару.

– Здравствуйте, Раиса Петровна.

– Здравствуй, Юра, – соседка-собачница, с которой он столкнулся на лестнице, приветливо улыбнулась. – Опять на занятия?

– Ага, понедельник же.

– Как там дома? Нормально? Дед возвращаться не собирается?

– Не, он разве что ближе к лету. Пояс Койпера – туда дорога месяц в один конец, плюс ещё там полгода работы. А они в сентябре только стартовали. Помните?

– Помню, помню, не совсем ещё старая. Так, спросила на всякий случай. Думала, может, какие новости от него.

– Всё нормально. Привет вам передавал, – соврал Юра. Вернее, не то чтобы совсем уж соврал – просто истолковал последнюю депешу от деда несколько расширительно. Тот, завершая сеанс, сказал: «Пока, привет всем». А в данную категорию, по законам формальной логики, входила и Раиса Петровна.

– Спасибо! И ты ему тоже передавай!

– Обязательно! До свидания!

Выскочив из подъезда, он снова посмотрел на часы. Времени ещё было достаточно – при условии, конечно, что по дороге не встретится очередная соседка. Опасливо озираясь, Юра свернул налево и зашагал к железнодорожной станции. Багряные листья ложились под ноги, как лоскуты знамён. Осень капитулировала без боя.

Посёлок был новый и довольно уютный. Дома, в большинстве своём, трёхэтажные, каждый на десяток квартир – типовая, но не уродливая застройка, без всяких дурацких башенок и прочих закосов под старину. Огромные окна, лоджии, тарелки антенн на крышах.

Станция, правда, выглядела заметно скромнее. Два длинных асфальтированных перрона с чугунными свечками фонарей, а рядом – приземистая постройка столетней давности с покатой крышей и желтушными стенами. Оставалось только гадать, по каким критериям её умудрились причислить к архитектурным памятникам и уберечь от сноса.

На перроне было немноголюдно. Те, кто ехал на работу или учёбу, предпочитали воздушный транспорт, благо маршрутки-аэрокары курсировали бесперебойно – одна, похожая на серебристую черепаху, как раз уносилась в сторону Медноярска.

Физический принцип, позволяющий железякам летать без крыльев, имел официальное, строго выверенное название, которое занимало три строчки. Дубы-гуманитарии вроде Юры понимали в этой формулировке только предлоги, поэтому называли конструкцию «антигравом», вызывая зубовный скрежет у технарей.

Полёт от посёлка до города занимал две минуты. Буквально – взлетел и сел. Но именно эта скорость и раздражала Юру – ему хотелось растянуть путешествие хотя бы на четверть часа, поэтому каждое утро в будни он приходил к железной дороге. Рельсовые пути до сих пор использовались, в отличие от автомобильных. Когда дешёвый «антиграв» пошёл в серию, бензиновый транспорт продержался ещё лет десять, но потом благополучно издох.

Тихонько тренькнул сигнал входящего вызова. Браслет мягко засветился, Самохин ткнул в него пальцем.

– Алло, Юрец?

Капсула, вживлённая в ухо, давала роскошный звук – голос рождался, казалось, непосредственно в голове. Некоторых товарищей с тонкой душевной организацией это нервировало, Юра к ним, однако, не относился.

– Здорово, Серёга.

– Ты на станции?

– Да. А вы – как обычно? В третьем вагоне?

– Не, в последнем сегодня. Поэтому и звоню. Лень было переходить.

– Понятно.

Самохин побрёл назад по перрону, лениво глядя по сторонам. Посёлок с платформы почти не просматривался – мешали заросли дикого кизила и тёрна в осеннем золотом камуфляже. Да и вообще, у Юры на этой станции всегда возникало чувство, что двадцать первый век остался за поворотом.

Перроны, поля, гора с израненным боком и огородами у подножья – всё здесь было, как двадцать, тридцать, пятьдесят лет назад. Даже запах опавших листьев, сжигаемых на кострах, как будто пришёл из прошлого, чтобы сладко пощекотать ноздри и вызвать в груди непонятное щемящее чувство, мираж воспоминаний о чём-то, чего Юре видеть не довелось.

Но ностальгический флер развеялся, едва показалась пригородная электричка – лёгкая, почти бесшумная, с фиолетовыми бортами и округло-скошенной мордой. Лоснясь от гордости, она ловко вписалась в жёлоб между двумя платформами. Самохин, войдя в вагон, отыскал там Серёгу – своего однокурсника – и Андрея с химфака. Плюхнулся с ними рядом, спросил:

– А Светку где потеряли? И эту, рыжую?

– Нету их. Опоздали.

– Обе?

– Комсомольская солидарность.

– Вопрос исчерпан. Что смотрим? – он кивнул на планшет, где на стоп-кадре застыла чья-то перекошенная небритая ряха.

– Что, что… – буркнул Сергей. – Всё то же. Видал в субботу это позорище?

– Отборочный, в смысле?

– Ну. У нас это национальная традиция, что ли? С двух метров – выше ворот? Да я бы, блин, с закрытыми глазами попал!

Он попал бы, Юра не сомневался. Серёга был, что называется, форвард таранного типа – здоровенный бугай, но при этом прыгучий, резкий, с хорошей координацией. В сборную факультета его записали, кажется, ещё до того, как он сдал вступительные экзамены.

– Ну, что ж теперь. Немцам продуть не стыдно. Зря они, что ли, чемпионы Европы?

– Это ФРГ – чемпионы. А нас гэдээровские порвали, как тузик грелку.

– Пофиг, – хладнокровно заметил Юра. – И вообще, я больше по баскетболу.

Серёга махнул на него рукой и принялся прокручивать фрагменты позорища, втолковывая Андрею что-то про офсайды и угловые. Юра не слушал – смотрел в окно. Поля наконец закончились, проплыл переезд с заброшенной автострадой – потрескавшийся асфальт, могучий бурьян.

Поезд пересекал промзону – за окном поднимались курганы щебня, пирамиды железных труб и зиккураты бетонных блоков. Мелькали бульдозеры, бетономешалки, цистерны в мазутных пятнах, металлические ангары и кирпичные корпуса с безнадёжно закопчёнными стёклами. Исполинский козловый кран нависал над крышами, как скелет динозавра.

В вагоне тем временем стало весело – кто-то на полную громкость врубил с планшета последний хит хулиганской группы «Море Спокойствия». Песня была посвящена любовным терзаньям юной лаборантки в НИИ. Солистка выводила красивым, но издевательским голосом: