Дягилев. С Дягилевым - страница 15

Нередко, придя в класс, Сережа говорил:

– Сегодня меня спросят из греческого…

– Почему ты думаешь? – спрашивали его.

– Грек вчера был у нас и сказал мне…

И действительно, его в этот день „спрашивали“ из греческого, – Сережа Дягилев, подготовленный к уроку превосходно, получал полные „пять“. Нечего говорить, что мы, в такие дни, грешным делом, завидовали ему немножко: нас ведь вызывали врасплох, и к нам не захаживали на дом учителя…

С Сережей Дягилевым я вместе дошел до пятого класса, после которого, с переездом моих родителей в другой город, я был переведен в новую гимназию».

Из этих воспоминаний О. Васильева возникает верный и живой образ баловня-счастливчика Дягилева; жаль только, что одноклассник Сережи Дягилева ничего не говорит о вспыльчивом и своенравном, диктаторском характере Дягилева и об его гимназических шалостях и драках – мы знаем, что юноша Дягилев часто разрешал споры драками: несмотря на подлинные бытовые черточки, воспоминания О. Васильева немного «житийны» и написаны под углом зрения на будущего великого и знаменитого Дягилева.

В 1890 году Дягилев окончил Пермскую классическую гимназию – ему в это время исполнилось восемнадцать лет. Но, собственно, его детство и отрочество окончилось годом раньше – тогда, когда он впервые «пал», когда он в первый и в последний раз познал женщину. Это событие сыграло такую большую, исключительно громадную роль во всей дальнейшей жизни этого исключительнейшего и нормального по своей природе человека, что на нем необходимо подробно остановиться и попытаться найти в нем разрешение загадки Дягилева.

Можно ли и должно ли касаться этого щепетильного вопроса? – На эти два разные вопроса приходится давать и два различных ответа. Для меня нет никаких сомнений в том, что должно не только касаться этого вопроса, но и разрешать его: Дягилев такой крупный человек, принадлежащий уже истории, что мы должны знать о нем всю правду; забегаю вперед – замечу, что никакая настоящая дягилевская правда ни в какой мере не может умалить его; кроме того, слухи и сплетни о «ненормальностях» Дягилева стали так давно общим достоянием, что их все равно уже не замолчать, – да и замалчиванием можно только поддерживать их в той по существу неверной и действительно искажающей и даже порочащей образ Дягилева версии, в которой они распространены во всем мире; не умолчанием можно бороться с нелепостями, распространяемыми о Дягилеве, а правдой о нем.

На другой вопрос: можно ли касаться этого вопроса? – приходится отвечать отрицательно – к сожалению, нельзя. Нельзя потому, что разрешение этого вопроса связано с другими, здравствующими людьми, не принадлежащими истории – исключение составляет едва ли не один легендарный Нижинский (об его отношениях с Дягилевым уже и писали). Но возвращаюсь к «событию».

Сергей Павлович мне рассказал о том, как он в семнадцать лет, по совету своего отца, сошелся с очень милой, очень хорошей девушкой, и – неожиданно, чудовищно-непонятно, заболел. Это «событие» произвело громадное впечатление на Сергея Павловича и навсегда внушило ему отвращение к женщине и к женскому телу. Навсегда? – Мы знаем и из жизни, и из литературы (вспомним Льва Толстого, вспомним, в особенности, «Бездну» Леонида Андреева – рассказ, который потому и имел среди русских читателей начала XX века такой потрясающий, оглушительный успех, что он психологически правдив и кровно связан с жизнью, является больным куском жизни), что первые юношеские «падения», нелепые и бесцельные, часто, очень часто, почти всегда, бывают некрасивы и «навсегда» внушают отвращение к женщине; но это «навсегда» недолго продолжается: проходит некоторое время, зов природы начинает раздаваться в крови, и, в особенности, при настоящей, хорошей любовной встрече с женщиной это чувство пропадает, уступая место совсем другому чувству. Такова норма, и так бы все должно было произойти и с Дягилевым, который был