– И парень вернулся к себе, не сказав ни слова Миддлтону? – предположил Джонс.
– Именно так. Но есть одна странность. Лужица крови, образовавшая на полу в том месте, где Миддлтон упал на каминную решетку и раскроил себе голову после мощного удара, находилась в десяти футах от диванчика, где его обнаружили. Конечно, на диванчике тоже осталась кровь, но ясно, где именно он упал после того, как его ударили. Удар пришелся по левой части черепной кости и…
– Боюсь, мне это ни о чем не говорит, – вежливо прервал его Джонс.
– Суть в том, что убийца должен был поднять его и переместить на диван, уложив в такой позе, которая не вызывала бы подозрений у любого, кто заглянул в комнату. Это свидетельствует по меньшей мере о двух фактах.
– Первый: преступник знал привычки жертвы, – произнес Джонс.
– Верно. А второй – он обладал большой физической силой. Полагаю, Миддлтон весил дюжину стоунов [4], не меньше.
– Так много? Значит, убила его не женщина, – заметил Джонс.
– А почему вы подумали о женщине?
Джонс рассказал ему все, что знал о миссис Пэшен.
– Звучит правдоподобно, – промолвил доктор.
Писатель покачал головой.
– Почему нет? – удивился Мортмэйн. – Главное в деле мотив, а у нее он точно был.
– Странно, но если время убийства соответствует тому, что вы назвали, я могу предоставить ей железное алиби, – заявил Джонс. – Сколько, по-вашему, занимает путь от особняка Миддлтонов до этого дома?
– Примерно четверть часа.
Джонс покачал головой.
– Двадцать минут, и то, если идти быстро, – возразил он. – Там расстояние более мили, если вы не знали.
– Наверное. А если бежать?
– Миссис Пэшен не бежала.
– Допустим. Однако…
– Вчера вечером она явилась ко мне без десяти одиннадцать, свежая как огурчик, в шляпе, плаще и сапогах, и мне пришлось выставить ее за дверь. Сначала я подумал, что она спятила, но потом решил, что это просто алкоголь.
– Без десяти одиннадцать? Вы уверены?
– Да.
– Но…
– Это не вписывается в график. Она бы не успела. Миддлтон поднялся наверх в половине одиннадцатого. Значит, ей нужно было спуститься вместе с ним в гостиную, убить его, перетащить тело на диван, избавиться от окровавленной одежды, вымыть руки и явиться ко мне – и все это за двадцать минут.
– А как она была одета, когда пришла к вам в дом?
– В плащ, сапоги и шляпу.
– Миссис Пэшен? Господи, помилуй!
– Ну да. О чем я и говорю.
– Ее нужно отправить к психиатру.
– По-моему, она была просто пьяна.
– Надо здорово напиться, чтобы вломиться к кому-нибудь в дом в одиннадцать часов вечера.
– Впрочем, если убийство – ее рук дело, своим визитом она могла попытаться получить алиби.
– А зачем вообще подчеркивать факт, что она не спала и была на ногах в одиннадцать часов вечера, как раз тогда, когда произошло убийство?
– Вы правы. – Джонс поскреб подбородок. – Ладно, сдаюсь. Если не возражаете, я бы попросил вас проведать Хэллема. Он на грани срыва.
– Неужели?
– Да. Кто-то устроил в его летнем домике фокус в стиле худу, вуду или как там это называется. Взгляните.
Он сходил в спальню и принес бечевку со скомканными перьями.
– Гадость, – поморщился доктор и покачал головой. – Деревенские священники должны быть женаты. От целибата в Англии один лишь вред.
– Вы англичанин?
Доктор улыбнулся:
– Моя мать ирландка.
– А у меня отец – уэльсец.
Оба рассмеялись, и Джонс вернулся к главной теме беседы:
– Насчет Миддлтона, как я понимаю, я вряд ли сумею чем-либо помочь?
