– Госпожа моя, – с нежностью произнес он. – Мне ли не знать, сколько боли причинил я вам? Могу я уповать на то, что вы даруете мне прощение? – Он поднялся и продолжил: – Я отнюдь не жестокий мужлан, коим вы можете меня счесть. И если позволите, я докажу вам это не словом, а делом.
Во взгляде Лидии появилось странное болезненное выражение, от которого у Фэнтона защемило сердце.
– Вы просите прощения? У меня? – прошептала Лидия. – Тогда я тоже умоляю вас простить меня. – Вдруг ее голубые глаза расширились от страха. – Вы клянетесь? – спросила она с мольбой в голосе. – Ваши слова – не злая шутка?
– Клянусь остатками своей рыцарской чести.
– Тогда прогоните эту женщину. – Лидия сжала его руку в своих ладонях. – Не дайте ей остаться здесь еще на день, даже на час! Любимый мой, умоляю! Она ваша погибель, – я знаю это. Она вас…
Лидия не договорила. Мэг схватила со столика зеркальце и швырнула его в нее. Бросок оказался неточным, и зеркальце, пролетев между Лидией и Фэнтоном, окончило свой путь в коридоре, о чем известил звон разбитого стекла.
«Да уж, – подумал профессор Фэнтон. – В нынешнем веке сдержанность явно не почитают за добродетель».
Вдруг он почувствовал, как к голове прилила кровь. Вены на шее вздулись, возвещая о вспышке ярости, – и Фэнтон был бессилен ее остановить.
– Стерва! – взвизгнула Мэг.
– Распутница! – резко ответила Лидия (сказать «продажная девка» ей не позволило воспитание).
– Белорожая!
– Французская зараза!
– Французская зараза? – ледяным голосом переспросила Мэг.
Более страшного оскорбления нельзя было вообразить.
Забыв о халате, целомудренно запахнутом на груди, Мэг резким жестом указала на столик. Тот был завален салфетками, баночками и бутыльками со всевозможными мазями – арсеналом, который она пустила в ход, чтобы стереть с себя косметику.
– Это я-то французская зараза? – усмехнулась Мэг. – Так, значит, это я прячу лицо под слоем пудры? И несу погибель мужскому полу? А может, это наша благообразная женушка, дочь чокнутого индепендента, внучка цареубийцы, проклятого висельника…
Внезапно Мэг умолкла.
Ярость обрушилась на Фэнтона, как цунами, ослепив и оглушив не только тело, но и душу. Он схватил обеими руками кресло и с такой легкостью, словно оно было сделано не из дуба, а из фанеры, поднял его над головой, целясь в Мэг.
На сей раз та испугалась по-настоящему: с криком отшатнулась и бросилась на пол. Волосы разметались по лицу, пальцы, больше похожие на хищные когти, вцепились в пыльный ковер.
Ей повезло: сэр Ник слишком вожделел ее, чтобы убить на месте. Но в ее спасении была и заслуга самого Фэнтона. Несколько мгновений, пока слепая ярость застилала ему разум, он отчаянно боролся. Ему самому это казалось сражением с крышкой старого дряхлого гроба, которая приподнялась, угрожая выпустить немыслимую разрушительную силу. По счастью, он одержал победу, и крышка вновь захлопнулась.
Трясясь всем телом, Фэнтон поставил кресло на место. К горлу подкатила тошнота. Бросив взгляд в зеркало, он увидел бледное, без кровинки, лицо с нахмуренными черными бровями, с тонкой полоской усов над верхней губой – и не узнал себя. Он резко обернулся – откуда взялся этот незнакомец? – но тут же спохватился и овладел собой.
– Надеюсь, я не испугал вас, мадам? – спросил он, обращаясь к Лидии, не к Мэг.
– Разве что самую малость, – ответила та. – Не беспокойтесь обо мне.
