– Самый зенит для мужчины. Ты многого добился, завтра все известные люди города будут поздравлять! Разве плохо?!
– Наоборот – радостно и почётно! Именно на таких вечерах и сближаются, обрастают знакомствами, налаживают связи. К тому же многих привлекло создание фонда. Вдруг появились те, о ком ранее я и не слыхивал. В том числе из глубинки. Приезжают, просят принять, а после любезного разговора соглашаются стать меценатами. Понять их, конечно, можно. У всех есть родственники, всем хочется отметить либо отпрыска, либо племянника, а то и очень талантливую особу со стороны, чаще всего приближённую коллегу по работе.
– Это всегда так… Но ты помни, что у тебя семья. На всех халявщиков благоденствия не хватит.
Соглашаясь, он обнял Риту, поцеловал, прижался к ней – и разговор оборвался сам собой.
Если накануне Чернопут был расслабленным, улыбчивым, то наутро сделался энергичным, зарядился крепким настроением, подчёркнуто праздничным. Связался с рестораном, уточнил, всё ли готово, сказал, если появятся вопросы, чтобы звонили незамедлительно. Потом напомнил нескольким гостям, чьё внимание ценил особенно, что без их присутствия торжество не имеет смысла. Когда же они с Ритой начали собираться, зная, что вскоре придёт машина, закапризничала внучка.
– Я тоже на ёлку хочу! – плаксиво ныла Виолка. – К Деду Морозу!
– Какой Дед Мороз?! Новый год давно прошёл.
Еле-еле уговорила Ксения дочку, пообещав катание на снегоходе, и тем самым дав возможность родителям спокойно отправиться на свою, как она считала, тусовку. То, что она у них особенная, Ксения поняла года три назад, когда её с мужем взяли с собой, а с Виолкой осталась приехавшая из провинции в гости свекровь. Ксения всего ожидала от собрания, но только не такой нудятины: скучные речи, пузатые мужики, тощие дамы и раздражавшие официанты, стоящие за спиной. Особенно один старался, наливавший и наливавший мужу. Сначала она толкала его коленом, а потом зло зашептала: «Он так и будет наливать тебе, пока под стол не свалишься… Поимей совесть!» И он «поимел» – отправился в курительную комнату, а через десять минут звонит: «Я уже в такси, возвращаюсь домой!» Она ничего не ответила, лишь про себя подумала: «Свинья!» Дня два не разговаривала, но всё-таки смирилась: ну не гнать же его в общагу! Вообще вопросы к мужу всё более накапливались, и Ксения не понимала, как могла влюбиться в этого деревенского вахлака по имени Семён?! Жуть, а не имя! А вот втюрилась, и теперь сама была не рада.
После памятного похода в ресторан она перестала обременять родителей и всякий раз оставалась дома: сама занималась дочуркой, муж торчал у компьютера, редко пропуская футбольные трансляции, или пропадал у казаков.
Так уж получилось, но что бы теперь они ни делали, их это не сближало, а лишь расхолаживало, даже иногда отталкивало друг от друга, особенно когда Ксения начинала ворчать на мужа.
– Ну, что ты всё шипишь-то? – удивлялся Семён. – Всё тебе не так, всё не по тебе! Не надоело? И кто ты такая есть, и что бы ты значила без отца?!
Юбилей Чернопут готовил загодя. С каждым годом Герман обрастал влиянием, связями и, как человек в душе творческий, находил в этом некоторую выгоду для себя. Книги его продавались, расходились на презентациях, а профессор-словесник Иннокентий Павлович рекомендовал студентам его роман времён перестройки, где автор рассказывал о собственной неудаче в бизнесе, и как потом всё наладилось. Профессор указывал адрес книжного магазина, давая понять, что без прочтения и осмысления этого произведения известного писателя-земляка, показавшего судьбу страны на переломе, о зачёте можно лишь мечтать. И покупали. Водитель только успевал подвозить пачки книг в указанный профессором магазин. Сначала Герману делалось неловко от такой услуги, но лишь стоило заикнуться об этом, как профессор Столбов превратился из вдумчивого научного авторитета в метавшего молнии из карих глаз ярого поклонника, и ему не только нельзя было возразить, но даже подумать об этом.
