Дым империи - страница 4
Дедушку усталость сразила наповал,
Перед тем, как спрятать всего себя в кровать,
Тихо мне расскажет, как долго воевал:
В давней – у Котовского, а в этой …
будем спать…
Маленький сапожник, бабуле по плечо,
Он во сне боится, и плачет в спину мне,
И шаги все слышит, и дышит горячо,
И вздыхает «Зингер» в тревожной тишине.
Стихи сыну
Мальчишка с пристани ныряет.
Он нас с тобой не повторяет,
Хотя знакомые черты
В нем проступают ежечасно.
Ах, прыгать в море так опасно
С бетонной этой высоты!
Он неуклюжий, долговязый,
Грубит, и с нежностью ни разу
На нас с тобой не поглядел.
Из всех рубашек вырастает,
Вокруг него – иная стая,
И мы как будто не у дел.
…Из моря выйдет посиневший,
Так быстро вырасти посмевший
(Попробуй-ка, останови!)
Шагнет на край, взмахнёт руками,
И скроется за облаками
От нашей суетной любви.
Он приспособлен для полёта,
И радости тугая нота
В солёном воздухе дрожит.
Мальчишка с пристани ныряет,
Он нас с тобой не повторяет
И нам он не принадлежит.
Откликнется на имя Сына,
Потом – сажёнками косыми
Навстречу ветру и волнам
От нас, от нас – по белу свету.
Но отчего ж в минуту эту
Так горестно и сладко нам?
Далеко пiд Полтавою
Лубны, Миргород, Диканька —
Ты попробуй, чудик, встань-ка
На забытые следы.
Девочкой была бабуля,
И степные ветры дули,
И стихали у воды.
Принимала речка Сула
Всё, что смыло и уснуло,
Уносила до Днiпра —
Все испуганные плачи,
Все девчачьи неудачи,
Все побеги со двора…
Лубны злые, золотые,
В прежнем времени застыли,
Словно муха в янтаре,
Вместе с криками погрома,
Вместе с ликами у дома,
И с убитым во дворе.
Миргород, Диканька, Лубны…
Снова улицы безлюдны,
Только ходит в тишине
Николай Василич Гоголь —
Вдоль по улице убогой,
В страшном бабушкином сне…
Мой брат
Мой брат бородат, преисполнен огня
И радостной веры.
Возможно, мой брат осуждает меня,
Надеюсь, что в меру.
Он беден, и ноша его велика:
Всевышний да дети.
В его бороде утонули века,
В глазах его ветер.
Он там, где ракеты летят во дворы,
Он вместе со всеми.
Лежат между нами века и миры,
Пространство и время.
Молись же, молись, чтобы здесь, на звезде,
Огни не погасли…
Приехал ко мне на один только день —
Я плачу, я счастлив.
Его поджидают судьба и хамсин,
Пути и потери.
Что делать, так вышло, он Божий хасид,
И ноша по вере.
А я, стихотворец, вовеки неправ,
И верю не слишком…
Печаль моя, свет мой, возлюбленный рав,
Мой младший братишка.
Клезмерное лето
Я там, где иглы минаретов
Звездами небо помечали,
Стремился в клезмерное лето
Навстречу счастью и печали.
Где величавые хасиды
На языке почти забытом
Субботу пели с древней силой,
Как будто шторм гудел за бортом.
И эта музыка на идиш
Среди победного иврита —
Казалось, дверь толкнёшь, и выйдешь
Во время, что давно закрыто.
И дед, в губах зажавший дратву,
И бабушка с кошерной рыбой…
Я на горячий Север, к брату,
Где всё припомнить мы могли бы.
Под небом выжженным и тусклым
Одна судьба на многих лицах.
А я писал стихи на русском,
На самом близком во языцех.
Обугленная страница
Молитва
Ну сделай, Господи, для меня
Так, чтобы попросту были живы
Среди вранья и среди огня
Все – и любимые, и чужие!
И тот, кто пялится сквозь прицел,
И тот, кто молится о заблудших.
Прости, я лишнего захотел,
Когда земля забирает лучших,
Когда от ярости ножевой
Как будто иглы растут сквозь кожу,
Когда срывается ветра вой…
И всё же ты постарайся, Боже!
Не жду от жизни иных даров
И не имею такого права.
Глаза открою – закат багров.
Глаза закрою – вода кровава.
Похожие книги
