— Приведи себя в порядок и выходи. Чемодан возьми с собой, тебе нужно помыться и переодеться, — Малих произносит это так, словно выплевывает каждое слово. Говорит с презрением и ненавистью, и я его понимаю. Теперь я — падшая женщина, не стоящая внимания и уважения.
Как только дверца фургона хлопает, я открываю глаза и смотрю на ясное небо через люк в крыше. По вискам струятся слезы, но я не рыдаю. На это у меня просто нет сил. Я лежу и молю Всевышнего о смерти. С совершеннолетием меня.
_____________
*Абая — длинное традиционное арабское женское платье с рукавами.
**Гишуа — Тонкая черная накидка (газ-вуаль), полностью скрывающая лицо.
***Шела — шарф, которым арабские женщины покрывают голову.
****Гандура — традиционное цветное платье, украшенное вышивкой, которое носится под абаей.
*****Шальвары — широкие восточные шаровары, которые надеваются под Гандуру.
3. Глава 2
Через несколько минут дверь фургона снова открывается, и все мое тело превращается в камень. Я резко сажусь и подтягиваю к себе ноги, пытаясь дрожащими руками снова поправить абаю. Натянуть ее как можно ниже. А еще спрятать глаза. Отец говорит, что мои голубые глаза — мое проклятие, потому что для наших мужчин это экзотика, а в сочетании с невинным взглядом еще и вызов, желание присвоить. А мама рассказывала, что мой родной отец прятал мою мать от большинства мужчин. Что вне дома она всегда носила гишуа, чтобы ее глаз не было видно. Сейчас я понимаю зачем и тоже не отказалась бы закрыть лицо, шелы недостаточно.
— О, Аллах, что он с тобой сделал? — Лицо Инас перекосило от злости и боли.
Она кидается ко мне, но я быстро забиваюсь в самый дальний угол фургона, сжимаясь настолько сильно, насколько могу. Если бы только я могла исчезнуть…
— Тише, Амира, это я, Инас. — Она тянет ко мне руки, но теперь не резко, а потихоньку, боясь снова меня напугать. — Милая, я просто хочу помочь.
Она говорит тихо и нежно, тон ее голоса успокаивает, и я немного расслабляюсь. Позволяю обнять себя, хоть напряжение в теле все еще присутствует.
— Ну все, девочка. Все позади.
Инас гладит меня по голове, прижимая к себе, и я сосредотачиваюсь на ее сердцебиении. Считаю каждый размеренный удар, пытаясь мысленно попадать в ритм. Постепенно все вокруг обретает резкость, хотя до этого было такое ощущение, словно я погрязла в болоте по самую макушку и никак не могу вытянуть голову из грязи, чтобы сделать хотя бы один вдох. Сейчас же легкие понемногу раскрываются, позволяя мне дышать свободнее. Но внутренняя истерика снова сдавливает горло и начинает душить, отчего мои всхлипы больше похожи на икоту, а глаза покраснели от непролитых слез.
— Поплачь, Амира, легче станет.
Я бы и рада, но не могу. Что ж за напасть такая? Обычно мне достаточно увидеть, как женщина возится с маленьким ребенком, чтобы расплакаться от умиления. Я плачу над сериалами, книгами, фильмами. Если палец порежу — плачу. Каждый испуг вызывает такую же реакцию. Но вот сейчас, когда и сама понимаю, что надо бы, не могу. Мне жалко себя. Жалко так, что внутренности сжимаются и горят, но слез все так же нет. Состояние такое, будто вот-вот потеряю сознание или умру, но… Слез! Нет!
— Ох, бедная. Аллах покарает эту сволочь.
— Я сама это сделаю, — хрипло выдавливаю из себя.
— Не говори так, не бери грех на душу.
— Этот шакал сдохнет от моих рук! — категорично заявляю я.
Что ж, раз не получается плакать, буду злиться. Буду взращивать хоть какое-то чувство, которое поможет мне пережить этот ад. Инас открывает рот, но не успевает произнести ни звука, потому что рядом с фургоном раздаются голоса.
