Джули посмотрела на него и нахмурилась.
– Сейчас же перестань фантазировать. Под цветом имеется в виду серо-зеленый, дымчатый, металлик, баклажан. Вот и все.
– Баклажан? Есть такой цвет?
Джули, казалось, его не слушала. Почему-то тот факт, что она отказывалась понимать и ценить его видение окружающего мира, заставлял его любить ее еще больше. Ведь она такая сильная, умная, рассудительная, красивая и деловая. А он – всего лишь неуклюжий, запутавшийся и бесконечно неуверенный в себе смертный. То, что она снизошла до него, озаряло ее щедрый дух священным огнем.
Все то время, что они жили в разных городах, она неизменно присутствовала в картине его Нью-Йоркского ада. Там она являлась статуей в туфлях на высоченных платформах с айфоном в одной руке и маленьким пакетиком с ягодами годжи в другой. Она словно не замечала мучений окружающих ее людей. Картинку он подписал так: «Ведь они же знали правила?».
Когда Джули прикончила лосося, Джонатан поставил тарелки в посудомойку и начал мысленно рисовать следующий эпизод Нью-Йоркского дантового ада. Он не рассказывал Джули, что она фигурирует в его последнем творении. Он планировал подарить ей его после рождения их первого ребенка в качестве сюрприза. Или – учитывая ее отношение к сюрпризам – никогда.
– Было вкусно, – сказала Джули, убирая со стола и взглянув на часы. – Но мне столько всего нужно сделать.
– Правда? – обнял он ее. – Я так по тебе скучал.
– Да? Я тоже, – она повернулась к нему, и он поцеловал ее, ведя рукой по изгибу ее бедер.
За четыре года отношений Джонатана и Джули Макс так и не смог понять, в чем ее прелесть.
– Слушай, – говорил он, выстраивая логическую цепочку. – Я много чего знаю о женщинах. Она столь же сексуальна, как бухгалтерский отчет. Плюс ко всему, она никогда не улыбается.
– Это тебе она никогда не улыбается, – ответил Джонатан.
– О чем и речь.
Джули не стала сопротивляться, когда Джонатан взял ее за руку и повел в крошечную спальню.
– Тебе же не нужно работать в эту самую секунду, нет? – он ласкал ее шею, а она, хмурясь, выскользнула из юбки и сбросила с себя кардиган. Потом она закрыла дверь, оставив любопытствующих собак по ту сторону.
– Добро пожаловать домой, – сказал он, целуя ее.
Когда все закончилось, Джули села за кухонный стол и стала что-то вбивать в таблицы на мониторе. Джонатан мысленно рисовал сцену ее раздевания для второго круга ада (похоть), пытаясь поймать в ней что-то неуловимое, чего он не замечал раньше. Сначала он подумал, что это то, как она хмурится. Или то, как вздрагивают ее плечи, когда она снимает бюстгальтер. Или ее одинокость, даже когда они занимаются сексом.
Он перебрал все, но все было не то.
Позже, лежа с открытыми глазами в постели и смотря в потолок, Джонатан задумался, не страдают ли собаки меланхолией. Или апатией. Что если их боль не психологическая, а физическая? Он слышал от кого-то, что иногда у собак бывает чумка, и хоть этот диагноз и представлялся вполне вероятным, он не имел четкого представления о том, в чем он проявляется. Он решил, что утром первым делом поищет в интернете симптомы. Или можно отвезти собак к ветеринару, для большей уверенности. Он взглянул на дверь спальни и через стекло увидел, как Сисси печально смотрит на него. На него и на Джули.
Джонатан вздохнул, вылез из постели и понес свою подушку и одеяло на диван. Там его утром и обнаружила Джули, спящего на боку в обнимку с маленьким спаниелем, уткнувшимся мордой ему в шею.
