– Тормози, – засёк я какое-то шевеление в прогоне, и вылез проверить.
Возмутителем кладбищенского спокойствия оказался мальчуган лет двенадцати, прущий ведро с водой, и затихарившийся в кустах, как только приметил нас.
– Тебя видно, – присел я возле скрючившегося у забора пацана. – Вылазь, разговор есть. Да не ссы. Ну, как знаешь, можем и так перетереть. Что за херня у вас тут творится?
– Не троньте его!!! – раздался у меня за спиной полубезумный бабий крик. – Христом-богом молю! Не троньте! – бухнулась на колени и поползла так ко мне растрёпанная тётка, выскочившая из ближней избы. – Он один у меня! Кровинушка! Не губите! Сжальтесь!
– Спокойно, – поднялся я, разведя руки в стороны. – И не думал никого губить, пока.
Баба под прицелом двух стволов замерла в молитвенной позе.
– Всего лишь поговорить хочу, – продолжил я, удостоверившись, что истерика закончена и отметив про себя, что разыгравшаяся драма не побудила хоть к каким-нибудь действиям ни одного соседа.
– А вы кто? – прошлёпала баба дрожащими губами, продолжая стоять на коленях.
– Не те, кого тебе надо бояться, по крайней мере, сейчас.
Похоже, мой ответ её обнадёжил, и тётка принялась отбивать земные поклоны, беззвучно вознося молитву. Пацан тем временем выбрался из кустов и, забыв про ведро, опрометью залетел в избу.
– Так чего, дорогуша, может, прояснишь ситуацию?
– Сейчас, – поднялась умоленная на ноги и, часто кивая, приставными направилась в сторону крыльца, – сейчас, я только это… Я сейчас только вот, и сразу, ага… – С этими многозначительными словами она захлопнула дверь и клацнула замком.
– Эй! Что за дела?
– Хотите говорить – ступайте к старосте! – донеслось из-за двери.
– И где этот староста?
– По улице дальше, большой красный дом справа от церкви!
– Ненавижу людей, – вернулся я к машине и велел Оле двигаться: – Давай в серёдку.
– Чего это? – пересела она.
– Буду прохожим из окна по коленям стрелять, а уж потом разговоры разговаривать.
– Меня от этого Кадома в дрожь бросает, – поделился сокровенным Павлов. – Зря мы сюда сунулись.
– Согласна, – оперативно вступила в оппозиционную мне группировку Ольга. – Надо взять языка и убираться к чёрту.
– Чего вы разнылись? Мы тут не детей растить собираемся. Сейчас потолкуем со старостой, проясним картину, и всё кругом сделается милым и уютным. Вы же в курсе, что больше всего пугает неизвестность?
– Не, – помотал головой лейтенант, – лично меня пугает чокнутая нелюдимая деревенщина из глуши.
– Я давно подозревал, что у тебя проблемы. Во сне не мочишься?
– Дерьмо… – сокрушённо вздохнул Павлов и стукнул ладонями по рулю.
– В чём дело?
– Нам же здесь заночевать придётся.
– Рядом со мной не ложись. А вот и она.
Мрачное увенчанное чёрными куполами здание церкви соседствовало с обветшалой колокольней. На тёмной площади и расходящихся в стороны улицах ни души, только сидящие на крестах вороны намекали, что жизнь ещё не окончательно покинула это неуютное местечко. Двухэтажный дом из красного кирпича справа от церкви, как и сказала тётка, светился одним единственным окном наверху сквозь затворённые ставни.
– Староста! – постучал я в дверь, прикрытый бдительными товарищами, остающимися в машине. – Открывай, разговор есть! Оглох что ли? Лучше не заставляй меня ждать, сучёныш!
Немного погодя, наверху послышался скрип оконной рамы, а затем отворились и ставни, но в проёме никто не показался.
