ЭдЭм «До последнего вздоха» - страница 28

Эдвард сидел, сцепив пальцы в замок, локти на столе. Он смотрел в бокал, как будто там можно было прочесть ответ.

Адам поднёс кружку к губам и, заметив молчание друга, прищурился:

– Ты будто в церковь пришёл, а не в паб. У тебя всё в порядке?

Эдвард усмехнулся краем рта, но взгляд остался тяжёлым. Он покачал головой, будто ещё внутри себя спорил, стоит ли говорить.

– Я… – начал он, но голос прозвучал слишком тихо, и он снова замолчал. Затем выдохнул, как будто выпустил из груди весь октябрь. – Знаешь, я не сразу решился тебе сказать. Не знал, с чего начать. Как объяснить…

Адам поднял бровь, чуть с улыбкой:

– Ты обанкротился ?

– Нет, – отозвался Эдвард и посмотрел в глаза друга. – Хуже. Я влюбился.

Адам на мгновение замер, а затем рассмеялся, хлопнув его по плечу.

– Боже милостивый. А я думал, ты по ночам бухгалтерию пересчитываешь. Так, и кто она? Рыжая актриса из театра на Уэст-Энде? Или всё-таки служанка, как в лучших английских романах?

Эдвард наклонился вперёд, опустив голос:

– Она турчанка, Адам.

Адам моргнул. Секунда – тишина. Потом он откинулся на спинку, сложив руки на груди.

– Турчанка… Вот как. Ну, теперь мне действительно нужен ещё один бокал.

– Её зовут Эмилия, – тихо продолжил Эдвард. – Я встретил её в Стамбуле. Никогда не думал, что так бывает… Я даже не знаю, как описать это. Словно… будто я нашёл ту часть себя, которую всю жизнь не мог назвать. Она не как все. Она не смеётся там, где другие улыбаются. Она – глубокая. И сильная.

Адам молча кивнул. Улыбка сошла с его лица. Он смотрел внимательно, почти изучающе.

– И что ты собираешься делать?

– Я хочу быть с ней. И это значит – отказаться от многого. Может быть, от всего.

– Перед отъездом в Лондон… – Эдвард говорил негромко, почти шёпотом, будто боялся спугнуть саму мысль, – я сказал ей всё. Открылся. Признался, что влюблён. Что не могу без неё. Ни дня.

Он опустил взгляд, задержав его на тёмной поверхности кружки – словно в ней отражалась не янтарная пена, а её глаза. Те, в которых он когда-то увидел то, что никогда прежде не находил – себя.

Адам молчал, но в тишине его вопрос прозвучал отчётливо, как вздох:

– И что же она?

Эдвард провёл ладонью по лицу, будто пытался стереть с него следы того признания:

– Она… молчала. Не отвела взгляда, не ушла. Но и не ответила.Я видел – там, в глубине, что-то дрогнуло. Что-то живое, настоящее. Но, словно слова застряли у неё на губах. Будто она испугалась. Не меня. Себя.

Или того, что это может значить.

Он сжал руки, как будто в них ещё оставался её хрупкий силуэт, который он боялся разжать.

– Я не стал настаивать. Попросил подумать. Дал ей время. И вот теперь… я возвращаюсь. Не зная, впустит ли она меня в свою жизнь так, как я впустил её в свою.

Откроет ли дверь – или закроет её навсегда.

Адам покачал головой, делая глоток.

– Знаешь, я могу шутить. Но не буду. Потому что вижу – ты не просто увлёкся. Это у тебя по настоящему, Эд. Но ты должен понимать, что это не просто красивая история. Это – стена. Культурная, религиозная, семейная. Ты готов биться об неё каждый день?

– Я не просто готов. Я уже это делаю.

Адам замолчал, затем медленно сказал:

– Ты говорил об этом родителям?

Эдвард отвёл взгляд.

– Пока нет.

– Слушай, я на твоей стороне, – мягко, но твёрдо сказал Адам. – Но ты должен быть честен не только с ней. Ты должен быть готов к последствиям. Это не будет легко. Это может закончиться болью – не только твоей.