ЭдЭм «До последнего вздоха» - страница 46

Но он уже чувствовал – его дочь больше не та девочка, что ещё вчера читала стихи у камина. Она менялась. И замечание этих перемен, началось с той ночи.

После той ночи, когда голос отца остановил её на пороге собственной комнаты, в груди Эмилии поселилась тревожная тень. Она стала тише, будто исчезла. Движения – медленные, слова – выверенные. И, словно угадав её страхи, Эдвард появился лишь спустя день, как и было договорено – в привычный час, с камушком в руке. Он постучал по оконному стеклу, как всегда, с надеждой в глазах, но в этот раз окно открылось лишь немного.

Из щели показалось испуганное лицо Эмилии. Щёки её были бледны от волнения, губы едва двигались. Она коротко, сдержанно прошептала:

– Уходи, прошу. Сейчас нельзя. Мой отец… он видел меня той ночью. Сейчас не безопасно встречаться. Я сама скажу, когда всё утихнет. Когда можно будет. Обещаю.

И она закрыла окно, оставив Эдварда в тишине, где хрустел под ногами снег, и луна отразилась в стекле, как чьё-то холодное напоминание о реальности. Он не успел ничего ответить, но он увидел каким тревожным был её взгляд , как её голос дрожал. Развернувшись он ушел прочь . Он знал что оставаться и наставить было бы глупо. Он не хотел подвергать её опасности .

Прошло несколько дней. Потом ещё. Погода почти не менялась – зима стояла крепко. Ветры гоняли снежную пыль по пустым аллеям сада. Дом дышал спокойствием, а отец, казалось, отпустил бдительность. Он снова был занят делами, не глядел ей в глаза с тем вниманием, не задавал лишних вопросов. И однажды утром, за завтраком, он сказал, не поднимая взгляда от чашки чая:

– Сегодня меня не будет. Вернусь только завтра к вечеру.

И всё внутри Эмилии словно подпрыгнуло. Это был знак.

В тот же час она направилась в комнату , села за стол, достала бумагу и аккуратно вывела строки – тому кто ждал от неё ответа . Бумагу сложила, вложила в конверт, передала Зейнеп чтоб та отправила его через почту , в гостиницу в котором проживал Эдвард.

И в тот вечер, когда сумерки скатились по крышам, когда сад лежал под снегом, немой и молчаливый, словно вымерший, Эдвард вновь вошёл через ту самую калитку. Он знал путь, и теперь его шаги были тише, а сердце билось громче.

Эмилия уже ждала его у старой скамьи, где летом росли розы, а теперь снег облепил стволы кустов, как сахар. Она стояла в тёплом пальто, с шарфом на шее, и в глазах у неё было что-то другое – не тревога, а тихая решимость. Впервые за долгое время им снова было позволено быть рядом – пусть ненадолго, пусть украдкой, но без страха быть застигнутыми.

И пока за заиндевевшими окнами дом спал, в саду, среди зимней тишины, снова зазвучала их любовь – хрупкая, нежная, укутанная в холодный воздух, но такая живая.

Они сидели рядом на старой деревянной скамье, слегка припорошенной инеем. Под ними хрустел снег, и от их дыхания поднимались лёгкие облачка пара. Сад был тих, укутанный в зимнее оцепенение, и казалось, что весь мир остановился – только ради них двоих.

Эдвард смотрел на Эмилию неотрывно. Его взгляд был таким глубоким, таким пронизанным теплом и нежностью, что у неё невольно защемило в груди. В его глазах не было слов, только чувство – тёплое, живое, будто он таял прямо в этот миг, любуясь ею, запоминая каждую черту, каждое движение её ресниц.

Эмилия чуть улыбнулась и, заметив его взгляд, тихо спросила, немного неловко отводя взгляд: