Женщина качает головой.
— Он несчастлив. И в этом моя вина. Он лишь делает вид.
Её слова бьют меня – не жалеют. В самое сердце. От них становится невыносимо дышать. Находиться здесь. Но я беру себя в руки и всё же, преодолевая жжение в лёгких, произношу сухими губами:
— Вы должны жить. Как бы там ни было – вы должны жить! — последние слова произношу с нажимом, чтобы наконец достучаться до неё, и чтобы она поняла, как сильно она нужна своим родным.
У меня есть секрет, который наверняка поможет искупить её вину и заставит Викторию Викторовну жить, но я не могу это сказать. По крайней мере не сейчас. Потому что на её душу ляжет ещё больший камень. И тогда она не сможет бороться. А я не этого хочу. Да и не хочу, чтобы обо всём этом узнал Егор.
Пусть я эгоистка и так несправедливо поступаю с ним. Но по-другому я просто не могу. Я просто хочу, чтобы всё это забылось как страшный сон. Пусть каждый живёт своею жизнью и будет счастлив.
— А сейчас извините, но мне нужно идти. У меня работа. Подумайте о том, — сжимаю её шершавую руку чуть крепче, чтобы мама Егора меня послушала, — что я сказала. И выздоравливайте!
Последний раз посмотрев в глаза женщине и мягко ей улыбнувшись, я встаю и не оглядываясь направляюсь к двери палаты. Когда моя рука уже ложится на ручку двери, происходит одновременно несколько событий: в спину слышу короткое “спасибо”, и вместе с тем ручка двери опускается вниз, и дверь распахивается, являя моему взору мужчину, которого бы я не хотела сейчас видеть.
Егор.
Я поднимаю взгляд – и тут же тону в синих омутах его глаз. Он смотрит на меня пристально и молча, а я не могу ни вздохнуть, ни пошевелиться. Сердце гулко бьётся в груди, и я боюсь, что сейчас этот стук слышно везде: в палате, во всей клинике, во всём городе…
Егор смотрит пронзительно, изучает моё лицо, потом касается взглядом каждого участка моего тела... И вновь возвращается к моему лицу. А у меня от каждого такого прикосновения кожа начинает покалывать и гореть. Как раньше, стоило ему только посмотреть на меня…
Дышать становится всё тяжелее. Прикусываю нижнюю губу. И взгляд бывшего мужчины опускается на губы. И меня простреливает как будто молнией. Я отшатываюсь назад. Ладонь соскальзывает с дверной ручки, и это будто возвращает меня в чувство. Я спешно, не сказав ни слова, выскакиваю из палаты как ошпаренная.
Но делаю это недостаточно аккуратно – краем руки всё равно задеваю Егора. Кожа в месте прикосновения полыхает. Горит. И сердце уходит в пятки, сжимается и в следующую секунду барабанит с сумасшедшей скоростью. Так сильно, что я начинаю задыхаться.
Бегу, не разбирая дороги. Только бы подальше от него. От себя. Забыть. Стереть из памяти и больше не вспоминать. Не видеть.
Останавливаюсь только тогда, когда открываю дверь своего кабинета и захожу в него, опускаюсь на стул. И часто, глубоко дышу, прикрыв глаза. Голова опущена вниз, локти упираются в колени. Пальцами рук зарываюсь в волосы, слегка сжимаю их.
Чёрт!
Как же так? Почему?
Но ответов на свои вопросы я не нахожу.
Весь оставшийся день кручусь как белка в колесе, пытаясь отгородится от мыслей и от воспоминаний, которые так и норовят проникнуть в голову. Но я каждый раз одёргиваю себя, стараясь не поддаваться своим эмоциям и чувствам. Иногда они с людьми играют злую шутку.
Работы сегодня много, поэтому пообедать даже не успеваю. Но мне, в принципе, не впервой. Да и, бросив взгляд на часы, понимаю, что до окончания рабочего дня осталось не так много времени. А значит, смысла нет уже идти на обед. Заберу Полю из сада, и уже вместе пообедаем. Блинчиков испеку – дочка вчера просила. Вот я и наобещала ей сегодня.
