Единственная для рыжего опера - страница 31
— Не удивлюсь, если наш Сканессен обходит в звериной ипостаси дома своих недругов, чтобы оставить там метки, — хохотнул Кин.
— Возможно, — улыбнулась Кальдимарсун, — но так или иначе, он проникся нашими сложностями и согласился патрулировать наравне со всеми, хотя мог бы и потребовать освобождения от этой обязанности по состоянию здоровья.
— Вы только меня с ним не ставьте в пару, а то мы с ним не очень ладим, — уже нормальным тоном попросил Кин.
— Не беспокойся, Хундракур, я сам с тобой пойду, — откликнулся Кофдююр.
— А я думал, мы с Хундурином вместе будем, мы же вроде как временные напарники, — растерянно протянул Кин.
— Нет, так не получится, — покачал головой шеф ОРППО, — среди патрулирующих будет слишком много тех, кто оборачивается в мелких животных. Мы, конечно, всех снабдим сигнальными артефактами, работающими одновременно и на прием, и на передачу, но всё равно, насколько это возможно, будем ставить в пары с мелкими зверьками кого-то покрупнее. Первая группа уже направлена на патрулирование. Наша с тобой очередь, Кин, — с двадцати до двадцати четырех часов, так что успеем и спокойно поужинать после работы, и выспаться после патрулирования. Цени, как тебе повезло.
— Ценю, — тяжело вздохнул Хундракур, как раз припомнивший, что к вечеру помимо весь день моросящего дождя обещали еще и усиление ветра.
Комбинезон был, разумеется, ужасно неудобным, противно шуршал и натирал буквально везде, несмотря на густую шерсть. Капюшон постоянно налезал на глаза, а уши, заботливо просунутые Кофдююром, которой оборачивался последним, в специальные прорези — ведь если их спрятать, то будет плохо слышно, — всё равно мокли.
Единственное, что немного утешало — все комбинезоны были камуфляжной расцветки, причем в ржаво-бурых тонах, идеально подходящих для поздней осени, поэтому скрытность они обеспечивали как надо.
Они с Кофдююром договорились, что каждый будет патрулировать свою сторону улицы, потому что бредущие рядом пес и кот однозначно будут привлекать ненужное внимание. Конечно, уже стемнело, но поскольку улица Шелестящих лип прекрасно освещалась фонарями, чтобы быть как можно менее заметным, довольно крупному Кину приходилось в основном пробираться по кустам. По мокрым, пусть и практически облетевшим кустам. Что нисколько не способствовало тому, чтобы чувствовать себя комфортно.
И вот, когда он пошел уже, кажется, на двадцатый круг или около того, Кин почувствовал это — потрясающий, единственный в своем роде, умопомрачительный запах. Манящий и зовущий за собой обещанием головокружительного счастья. Волшебный аромат исходил от девушки, спешившей куда-то по улице Шелестящих лип.
Бравый опер пришел в себя, только ощутив, как острые когти яростно шипящего Кофдююра, неведомым образом почуявшего, что происходит, впились ему в правую заднюю лапу, проколов ткань комбинезона и заставив Хундракура обиженно взвизгнуть. Девушка встревоженно обернулась на шум. «Рыженькая!» — с восторженным умилением подумал Кин, разглядев выбившуюся из-под зеленой вязаной шапочки огненную прядку.
Подгоняемый продолжавшим шипеть шефом, он вломился в ближайшие кусты и бежал, не разбирая дороги до тех пор, пока не перестал ощущать волнующий запах. А потом лег на землю и жалобно заскулил, оплакивая утраченную возможность броситься следом за ней, той самой, единственной в целом мире неповторимой девушкой. «Если Хундурин чувствовал хотя бы половину того, что я сейчас, странно, что тогда в больнице он меня вообще не прибил», — пришла неожиданная мысль, почему-то немного успокоившая Кина.