Ее величество королева - страница 11

– А ей-богу так, – раздались возгласы среди слушателей.

– А если это так, черт возьми… если так, – рявкнул бородач из-под Везувия, давно прельщавшийся канделябрами, – так заберем себе вон те подсвечники, уйдем отсюда и подожжем дом.

– Да, да, подожжем весь дом.

– Потише вы, приятели, потише, – послышался спокойный, но твердый голос старика с рубцом поперек лица. – Теперь я слово хочу сказать. И скажу я вам, что все вы, как есть, а вместе с вами Парафанте – сущие зайцы.

Старик, произнося эти слова, тоже влез на кресло, его маленькие глазки светились, и по их выражению видно было, что от слов своих он не отступится.

– Меня! Это ты меня зайцем обозвал, – зарычал Парафанте и тут же, захохотав, прибавил: – Знаешь ты, старикашка, вкус мяса человеческого? А? Аль не отведывал?

Старик только было открыл рот, чтобы ответить, как в глубине залы, за тремя высокими креслами широко распахнулась дверь, за которой стояли два длинных ряда камер-лакеев в придворных ливреях; каждый держал по канделябру с зажженными свечами.

Чей-то голос провозгласил:

– Ее величество королева!

Гости словно окаменели; в зале воцарилось мгновенно мертвое молчание; не только внезапность, изумление поразили атаманов: к изумлению и страх примешивался. Много слыхали, много толковали все они в своей глуши о короле, о королеве; но никогда их не видывали и не смели думать, что когда-нибудь могут своими собственными глазами видеть их. Воображению и уму этих полудикарей монарх и монархиня смутно представлялись чем-то сверхчеловеческим, божественным, но божественным более страшным, чем церковное божество, ибо первое было ближе, на земле, а не на небе. Власть королевская казалась им безграничной, безапелляционной силой, непосредственно распоряжающейся жизнью и смертью всех подданных, в том числе и самих атаманов…

Несколько секунд длилось оцепенение гостей. Потом они зашевелились; сидевшие инстинктивно встали и, затаив дыхание, глядели на распахнувшуюся дверь с жадным любопытством и страхом. Королева появилась между двумя рядами ярко светивших канделябров и плавно приближалась к высоким креслам. Она была в черном бархатном платье, подхваченном на плечах большими алмазными пряжками; скульптурно красивые руки и плечи были обнажены; на голове красовалась небольшая корона, из-под которой ниспадали низко на шею густые золотистые волосы. Она была неописуемо величава; но еще более красива.

Непосредственно за Марией-Каролиной шла стройная молоденькая девушка, блондинка, с скромным симпатичным личиком. Далее следовали придворные и генералы в блестящих мундирах.

– Господи Иисусе Христе! Мать Пресвятая Богородица! – бормотал Пиетро Торо. – Словно в раю!..

– На колени, – произнес чей-то негромкий, но твердый голос.

И все эти свиреполицые атаманы, грабители и убийцы, большинство которых совершили не одно ужаснейшее преступление, не только стали на колени, но инстинктивно пали ниц, лицом на пол, перед королевским величием.

В голубых глазах Каролины Австрийской, в глазах, умевших поражать, смотря по надобности, и неумолимой злобой, и нежной любовью, теперь сверкнуло непритворно радостное торжество. Несколько секунд она недвижимо стояла перед креслом, украшенным короной, словно безмолвно наслаждаясь зрелищем простершихся перед нею атаманов. Села и голосом повелительно-благосклонным произнесла:

– Встаньте!

Но так как никто не вставал, – кто недослышал, кто робел, – то она громко и настойчиво повторила: