Ее величество королева - страница 9

Освоившись с внушительной обстановкой и таинственностью положения, гости стали развязнее; говор делался громче; некоторые, завидев знакомых, вставали с указанных им кресел, здоровались, перебирали старые воспоминания.

– А что же о капитане Рикардо ни слуху ни духу? – осведомился тот, кого звали Парафанте.

– Он в Неаполе; надо бы и ему здесь теперь быть, – откликнулся густой бас.

– Эва! Да и ты, Пиетро Торо, с нами! – воскликнули некоторые.

– Как видите, вот со мной Магаро и Гиро. Помните их? Вас я сразу признал. По правде сказать, подумывал, что и никогда Бог не судит свидеться. Целых шесть лет не видались.

– Ну, так отчего же Рикардо-то тут не хватает?

– А что мне вам сказать? В театре мы с ним были; надоело мне там, я ушел; даже повздорил с ним. Я ведь не люблю, чтобы мухи около носа меня щекотали. А его я все-таки люблю. Ждал я его, ждал у подъезда, и ждать надоело. Вернулся в залу, а Магаро и Гиро мне сказали, что он ушел с какими-то двумя женщинами. К нам явился какой-то человек, которого нам было наказано ждать на маскараде. И вот сюда привел нас. Думали мы, что и Рикардо уже здесь. Ан ошиблись. Видно, правду говорят, что бабий волос крепче каната тянет.

Странно было видеть всех этих людей в одежде горцев-крестьян, с грубыми, иногда свирепыми лицами, часто исполосованными боевыми рубцами, среди роскошной обстановки, серебряных канделябров, штофных обоев, огромных зеркал.

Да и им самим все кругом было странно. Пуще же всего им было странно сидеть в бархатных креслах, и больше всего интересовали их поставленные в глубине залы лицом к их седалищам три тоже бархатных, но с золотыми украшениями, высоких кресла. Спинка среднего, наиболее высокого, была увенчана золотой короной. Им казалось, что в эту ночь совершится нечто для них чрезвычайное; что они зачем-то нужны и созваны по весьма важному делу. В их горные захолустья еще не успела проникнуть весть о том, что французское войско идет низложить Бурбонскую династию. Столица Неаполь, в которой они съехались всего несколько часов назад, никаких внешних признаков тревоги не выказывала. В эту самую ночь весь город был поглощен карнавальным маскарадным разгулом, однако, словно в воздухе носилось что-то значительное. Откровенно об этом говорить они не осмеливались, но многие из них, полуземледельцы-полубандиты, втайне питали надежду, что вернулось-таки старое доброе время, когда они могли вовсю отдаваться разгулу своих порочных страстей, не опасаясь кары, даже нередко ожидая похвал и наград. Правда, немало было таких, что по самой своей полудикой натуре были буйны, склонны к насильственным деяниям, охотники до войны. После грабежей и всяческих совершенных ими во время вооруженной борьбы ужасов они становились жалостливы и великодушны. Но когда дрались, усмиряли, покоряли, то они были свирепы и беспощадны. Из таких-то людей состояли шайки кардинала Руффо, раздавившего республику Партенопейскую.

Многие из этих людей, вожаков и главарей кардинальских шаек, могли бы оказаться полезнейшими, достойными вождями, если бы их усилия направлялись на более благородные, более идеальные цели.

Весьма немногие из них были вознаграждены Бурбонами за их содействие восстановлению монархии. Бурбоны, неблагодарные, как все короли (или, вернее, как все те, кто успел воспользоваться плодами оказанных им благодеяний), совсем позабыли об этих партизанах, которым были столь обязаны. Впрочем, большинство самих благодетелей этим особенно не гордились и в некотором отношении были довольны, что их игнорировали: за каждым из них водились грехи и преступления, совершенные либо из мести, либо из корысти, либо просто по злобности нрава, преступления, за которые по-настоящему пришлось бы попасть не только в тюрьму, но и на виселицу. Но все эти деяния после услуг, которые оказала престолу партизанская борьба с революцией, были также забыты. Все атаманы могли спокойно проживать в своих деревушках и селах. Награбили они во время междоусобицы достаточно, чтоб жить не нуждаясь; никто им о старом не напоминал. Тем не менее эта безопасность, сопряженная с бездействием, их изрядно тяготила. Не к такому существованию привыкли они. Их тянуло в горы, им было обидно глядеть на ржавевшую в углу хаты винтовку, на печально висевший на стене кинжал, с лезвия которого еще не стерлись пятна крови человеческой.