- Будет понятно, как только ты оставишь меня наедине с таким вот камнем, - Ренси провёл по поверхности гранита всей своей широкой ладонью. - Если твой заказ по-прежнему в силе, я готов посетить твою мастерскую.
- Великолепно! – От радости Фаида захлопала в ладоши словно маленькая девочка. - Можешь приходить сегодня же после обеда.
- Я буду здесь завтра, после того, как сияние Амона-Ра окрасит небо, - ответил ей Ренси и, приложив руку к сердцу в знак твёрдого обещания, поклонился. Последнее слово он всё же оставил за собой.
На следующий день Ренси начал набрасывать с обнажённой Фаиды рисунки. Гетера позировала ему без тени стыда или смущения. Напротив, казалось, она гордилась, выставляя напоказ своё совершенное и в этой вызывающей наготе соблазнительное тело.
- Ты должна стать ближе к свету... Откинь назад волосы, склони голову.
Фаида безропотно повиновалась.
- А теперь заложи руки за голову... Да, вот так... так хорошо...
Ренси велел гречанке менять позу десятки раз в день; он то усаживал её, то снова просил подняться, и обходил её со всех сторон, внимательно разглядывая каждую линию её тела. И каждый раз Фаида подчинялась, любопытствуя, что же будет дальше.
А вечером он оттачивал резцы, применялся к весу молотка. С рассветом он начал рубить камень, и работа закипела. Едкая пыль набивалась ему в ноздри и рот, покрывала его потное мускулистое тело, как просеянная пшеничная мука. Он не думал об отдыхе и о еде: его томил лишь давний голод – голод по работе с камнем, и он утолял его дни и ночи напролёт.
С началом работы над скульптурой гетеры Ренси переехал жить к ней в дом; теперь он и ваял, и спал в просторном светлом помещении, которое Фаида отвела под мастерскую. Хотя парадный вход находился с другой стороны дома, до слуха Ренси порою доносились мужские голоса и звонкий смех Фаиды. Их встречи стали реже: Ренси знал, что присутствие гречанки ему больше не нужно, но странная тоска накатывала на него, если Фаида не заходила в мастерскую несколько дней кряду.
Но и мысли о Мерет не покидали его ни на день. Только теперь, когда Саисский дворец был навсегда закрыт для него, Мерет казалась ему более недосягаемой, чем когда-либо. И он терзал себя вопросом, на который не было ответа: помнит ли она ещё о нём?..
Ренси обтачивал круглые бёдра статуи, когда к нему вошла Фаида, позвякивая браслетами на лодыжках, с тяжёлым узлом золотистых волос на затылке, окутанная ароматным облаком, точно незримой вуалью.
- Знаешь, мастер Ренси, если бы в Саисе проводили состязание на лучшую скульптуру, ты бы в нём несомненно победил! – воскликнула гречанка, любуясь изваянием.
- Не так просто состязаться с природой, копируя её лучшие творения, - скромно отозвался Ренси. – Не думаю, что победа в подобном состязании досталась бы мне.
- Значит, по-твоему, я – одно из лучших творений природы? – спросила Фаида, вдруг став серьёзной.
- Ты – само совершенство, - так же, серьёзно, ответил Ренси.
Фаида подошла ближе, благоухая своими любимыми ароматными маслами; её светлые глаза были слегка затуманены. Медленным, хотя и заученным движением она развязала пояс, и одеяние, которое она называла хитон, упало к её ногам.
Она стояла обнажённая, лицо её разрумянилось от наплыва желания. Ренси не сводил с неё глаз, потом коснулся её рта, её груди, её живота и отступил назад.
- Ты знаешь, я свободна в выборе мужчин, - произнесла Фаида голосом, обволакивающим слух. - Могу отдать себя за большую цену, могу отказаться. А могу не взять никакой цены и сама избрать того, с кем заняться любовью... Ты мне мил, мастер Ренси. Ты мне желанен...
