— Валяй, — холодно бросаю я.
Она вдруг улыбается. Кивает, смущенно покачиваясь на пятках. Шарит перед собой рукой, словно коснуться меня хочет. Невольно шагаю ближе, протягиваю ладонь ей навстречу. Она хватается за нее, словно за спасательный круг. Неторопливо скользит пальчиками по моей руке.
— Вот, — касается мозолей на подушечках моих пальцев. — Что это? Вы на гитаре играете?
От неожиданности отдергиваю руку. Какого черта? Из всего, что она могла у меня сейчас спросить или попросить, имея почти гарантированный положительный ответ, она спросила... об этом?
Девчонка потупилась.
— Простите. Опять что-то не так сказала. Не хотела напоследок вас разозлить.
— Зачем тогда спросила?
— Интересно стало. Хотела бы послушать... как вы играете.
— Тебе повезло. Ты никогда этого не услышишь, — рычу я и в бешенстве жму на дверной звонок.
— М, — неопределенно пожимает плечами девушка и отворачивается от меня к двери.
— Я договорюсь насчет операции, — словно в оправдание своей грубости выдаю я, слегка склонившись к уху Ани. — Там вроде очередь какая-то. Не знаю, сколько это займет времени, но будь готова.
— Не... — начинает она, но дверь наконец отворяется.
— Добрый день, — приветствую я высохшую старушку.
Аня кивает, но не издает ни звука. Однако глаза женщины удивленно расширяются.
— Анюта! Так ты выжила?! Заходи, моя хорошая!
Хмурюсь. По ходу, вот и бабуля нашлась. Где ж она до этого была? Судя по ее восклицанию, она в курсе того, что с Аней случилось.
— Вы простите меня, — неуверенно начинает Аня, протягивая руку к женщине. — Мы знакомы? Насколько?
Старушка бросает на меня недоуменный взгляд, однако берет Анюту за руку. Вводит ее в тесный коридор.
— Смею предположить, что вы уже знаете об аварии, — вступаю в разговор, входя в квартиру вслед за Аней.
— Слыхала-слыхала, — бормочет бабуля, встревоженно оглядывая Аню. — Девушка, что за ее вещами приезжала, рассказала. Несчастье-то какое! Пойдемте на кухню, хоть чаем угощу!
— Девушка? — непонимающе переспрашиваю, топая за бабулей и увлекая за собой Аню. Тут же догоняю, что это, наверно, Лариса. Иначе откуда Анины вещи взялись.
— Да. Я-то уже и отчаялась Анюту дождаться. А тут девушка эта за дверью. Попросила вещи взять, рассказала, что Аня в больнице. Ой-ей! И как же ты теперь?
— Аня зрение потеряла. И память, — отвечаю я за девушку, которая, кажется, и онемела к тому же.
Бабуля в ужасе вздыхает и картинно прикладывает руку к сердцу. А я не отвожу от Ани взгляда. Вижу, что она вот-вот расплачется. Еще бы. Если это родственница, то сочувствующих сетований и всплескиваний руками явно маловато. Ведь, насколько я понял, в больнице Аню никто кроме Лариски не навещал. Ну а если эта бабуля Ане никто... Значит, невеличка опять сирота.
Чувствую, как в душу забирается гадкая надежда, и уродливое облегчение позволяет вдохнуть спокойнее.
— Расскажите, а вы Ане кем приходитесь? — желаю немедленно подтвердить свою догадку.
— Да никем особо. Она у меня комнату снимала несколько месяцев. Работала ночами, днем спала. Мало мы общались. Но девочка вежливая и аккуратная. Дело не мое, чем она занималась, да только видите, оно как? Боженька все знает. — Бабуля «божий одуванчик» вдруг кинула недобрый взгляд в сторону Ани.
Делаю шаг вперед, прикрывая невеличку от этого яда. Бросаю на женщину предостерегающий взгляд.
— Я слышал, за клевету в аду отдельный котел стоит?
