Оказалось, что в Карастели мёртвых не хоронят, а сжигают, причём традиции требовали сделать это как можно скорее. Спустя какой-то час после смерти Баркая мы все собрались во дворе, наблюдая, как строится погребальный костёр. Шаритон и Ринар со своей верной десяткой стояли отдельно, тихо переговариваясь с Эддаром. Огненный маг проводил меня встревоженным взглядом, словно спрашивая, всё ли в порядке, и я лишь неуверенно пожала плечами в ответ.
Случившееся сдавило горло и словно лишило голоса. Я не могла говорить, только молча держала за руку Янину, замершую в стороне ото всех.
— Ты знаешь, ко мне магия вернулась. Словно ничего и не было.
Голос у Янины был мёртвым, как и глаза. Пустым взглядом она наблюдала, как складывают костёр, и меня не покидало ощущение, что она хочет взойти на него вслед за сыном. Равнодушная и выжженная изнутри, она спокойно смотрела, как суетятся слуги и как Тиссей несёт тело мальчика, укладывает его сверху, поправляет саван, прощальным жестом гладит тёмные прядки волос и поджигает политые зельем дрова. Костёр занялся очень быстро, огонь с рёвом вознёсся к небу и ярко осветил собравшихся.
— Ох, и сюда добралась сонная лихорадка! Горе-то какое! Лишимся деток, всех деток лишимся! — надрывно взвыла неподалёку пожилая служанка.
Что-то в её словах заставило обернуться и найти глазами скорбное лицо. Женщина не выглядела ни сумасшедшей, ни одержимой. Её слова странно царапали слух, занозой застряли в душе, и я никак не могла от них отмахнуться. Пришлось подозвать её жестом. Отпускать Янину я побоялась, а тащить за собой было бы кощунством.
— О чём вы? — спросила я, глотая горький комок.
— Так сонная лихорадка, магическая хворь, — затараторила пожилая женщина, теребя край передника. — В бедных кварталах-то сегодня уже два костра сложили, так и до дворца болезнь добралась! Теперь токмо смерть нас ждёт, молодая госпожа. Семьдесят лет назад я была совсем юницей, но всё помню, как сейчас. Да как такое забудешь? Разве забудешь-то? Горе-то какое! Все дети погибли, на весь наш район тогда семеро малышей токмо и выжило, кто уродился со способностями. Остальных развеяли по ветру. Такое горе, госпожа Алина, несколько лет после этого Итáрь как мёртвая стояла. Закрыли нас тогда, запечатали, да и к лучшему это, не вырвалась хворь из Ита́ри, удержали её. Кострами ли, колдовством ли, жертвами ли. Но удержали. Я видела сонную лихорадку, знаю, как она выглядит, вот и сейчас видела — она это! Дворцовый мальчик ещё отличается, хоть и похож, а в бедных кварталах, уж верно она это, магическая хворь. Я уж и страже вчера сказала, и к городскому магу ходила, чтоб ворота закрыли, значит, до дальнейшего выяснения. А что тут выяснять, спасения от неё считай что и нет, сонная лихорадка токмо магией и лечится, но в городе тысячи детей, а лекарей-то едва пару десятков наберётся.
С трудом вклинившись в короткую паузу, я спросила:
— Погодите… Вы говорили с Шаритоном?
— Да к нему разве попадёшь? — всплеснула руками пожилая женщина и снова принялась строчить словами: — Я и сейчас подходила, так стража не пустила. С магом говорила, выслушал он меня, обещал дороги перекрыть, но чует моё сердце, что не поверил он мне. Да и неудивительно, как в такое поверишь-то? Токмо один раз вспыхнула сонная лихорадка, мало кто её видел, мало кто в живых остался, тем паче тут, в Арластáне. В Ита́ри уж признали бы, а тут, да в бедных кварталах, кто ж её знает-то? Но я-то видела, госпожа Алина, как есть видела. Точно вам говорю: она это!
