Я тут же ловлю на себе резкий, колючий папин взгляд. Такой суровый, что спину пробирает холодом. Не успеваю опомниться, как его цепкие, стальные пальцы впиваются в мой локоть. Он быстро шагает в гостиную, а я семеню рядом, морщась от боли.
10. Глава 9
Агата
Папа грубо усаживает меня на диван. Сам остается стоять, нависнув подобно грозной недвижимой глыбе. Потираю руку, которая больно пульсирует после железной хватки. Смотрю на папу исподлобья и часто дышу от страха. Краем глаза вижу, как мама замирает в дверном проеме.
— Я тебе, конечно, объясню еще раз. Но мое терпение, Агата, на исходе, — папа жестко чеканит слова. — Я все понимаю, тебе обидно, досадно! Но чтобы не попадать в неприятности, нужно думать головой до, а не лить слезы после. Ты мало понимаешь в жизни, поэтому тебе придется опереться на наш с мамой опыт. Ты должна послушать родителей. Должна понести свою долю ответственности.
— И что ты сделаешь? — вдруг надрывно срывается с моих уст. — Будешь к врачу, как сейчас, за руку волочь?! Повезешь на своей новенькой машине?! На которую внука променял!
Папина рука взлетает вверх. Стиснув зубы, жмурюсь, в ожидании оплеухи. Слышу быстрые мамины шаги. Но удара не происходит, и я, обмякнув, открываю глаза.
Папа опускает руку перед моим лицом и выставляет вперед указательный палец. Угрожающе цедит:
— Надо будет — отволоку!
— Не имеешь права, — дерзко отвечаю, внутренне сотрясаясь от страха. — Я — совершеннолетняя.
Папа сокрушенно вздыхает и потирает виски.
— Но это не значит, что самостоятельная, — вмешивается мама. Перепуганная и всполошенная, обращается к нам обоим: — Давайте постараемся успокоиться. Мы же семья...
— Семья? — усмехаюсь с болью в голосе. — И во сколько Радкевичам обошлось нужное решение "нашей" семьи? — перевожу между ними презрительный взгляд. — Каковы условия? Огласите список!
— Здесь момент ответственности для Ростислава. Он должен получить свой урок. Понять, что все имеет последствия, — объясняет мама.
— К нашему решению это не имеет никакого отношения! — отвечает папа, потряхивая рукой в воздухе.
— Значит, если бы было наоборот, и Радкевичи мечтали о внуке, вы все равно продолжали бы настаивать на своем? — подняв голову, напряженно бегаю глазами по их лицам. — А если бы они обещали обеспечить ребенка полностью? И даже больше? — срываюсь на плач. — Вы бы не стали принимать их поддержку и также настаивали на прерывании беременности? Вы полностью уверены, что для меня так лучше?
Родители переглядываются. Папа вздыхает и складывает перед собой руки.
— Да, Агата, мы уверены, — отвечает твердо. Мама соглашается с ним, медленно кивая головой.
Какое поразительное единодушие. Без тени сомнений. Без колебаний в голосе... Вот только я не верю!
— Очень рада, что вы, наконец, сплотились, — приглушенно произношу, отводя глаза в сторону. — Пусть и против меня.
— Против тебя?! — гневно восклицает папа.
— Да мы прикладываем все усилия, чтобы тебе помочь! — возмущается мама.
— В последний раз говорю! — Папа вновь склоняется надо мной. Беспощадно режет словами воздух, а вместе с ним мое сердце. — Я никогда не позволю своей дочери стать матерью-одиночкой в девятнадцать лет. На этом все! Точка!
Он разворачивается и стремительно выходит из гостиной. Закрываю лицо ладонями. Чувствую на плече мамино прикосновение и резко дергаюсь, чтобы сбросить ее руку. Мама недовольно шепчет: "Агата", но не настаивает и больше меня не трогает.
