Теснимые толпой, Кань и его два собрата бессознательно уселись на свою скамью. Они продолжали болтать, подавляя смех. Ла-Рукет рассказывал новую историю про красавицу Клоринду. Ей пришла однажды в голову изумительная фантазия: обтянуть свою комнату черной драпировкой, усеянной серебристыми блестками, и принимать своих знакомых в постели, укутавшись черным одеялом, из-под которого виднелся только кончик ее носа.
Кан усаживался уже на место, как вдруг опомнился:
«Этот Ла-Рукет со своими сплетнями такой болван! По его милости я прозевал Ругона!»
И, обернувшись к соседу, он прибавил с сердитым видом: – Кажется, Бежуэн, вы могли бы предупредить меня!
Ругон, введенный в залу с обычным церемониалом, уже сидел между двумя государственными советниками на скамье правительственных комиссаров, стоявшей внизу перед президентским бюро. Широкие плечи его с трудом, казалось, влезли в мундир из зеленого сукна, вышитого золотом на воротнике и на обшлагах рукавов. Лицо его было обращено к зале, густые седые волосы обрамляли четырехугольный лоб, а глаза были постоянно полуопущены. Большой нос, мясистые губы, продолговатые щеки, на которых не видно было ни одной морщины, несмотря на его сорок шесть лет, дышали суровой простотой, по временам освещавшейся обаянием силы. Он сидел неподвижно, уткнув подбородок в воротник мундира, по-видимому, не замечая никого, с равнодушным и немного усталым видом.
– У него сегодня обычное выражение лица, – пробормотал Бежуэн.
На скамьях депутаты наклонялись вперед, чтобы взглянуть, какое настроение у Ругона. Различные замечания передавались на ухо. Но появление Ругона произвело особенно сильное впечатление в трибунах. Шарбоннели, чтобы показать, что они тут, вытягивали свои восхищенные рожи, рискуя упасть. Г-жа Коррёр тихо откашлялась и вынула носовой платок, которым слегка махала под предлогом, что подносит его к губам. Полковник Жобелэн выпрямился, а хорошенькая Бушар, поспешно пересевшая на переднюю скамейку, совсем запыхалась и завязывала ленты шляпки, между тем как д’Эскорайль сидел сзади нее, молчаливый и как будто раздосадованный. Что касается красавицы Клоринды, то она не стеснялась. Видя, что Ругон не поднимает глаз, она очень явственно постучала биноклем о мрамор колонны, к которой прислонялась, и, так как он все-таки не глядел на нее, сказала матери столь громко, что вся зала услышала:
– Он, должно быть, дуется, хитрый толстяк!
Депутаты оглянулись с улыбкой. Ругон решился взглянуть на красавицу Клоринду. И в то время как он сделал ей едва заметный знак головой, она, торжествующая, захлопала в ладоши и, смеясь, опрокинулась назад, громко разговаривая с матерью и нимало не заботясь о рассматривавших ее мужчинах.
Ругон медленно, прежде чем опустить глаза, обвел ими трибуны и сразу увидел г-жу Бушар, полковника Жобелэна, г-жу Коррёр и Шарбоннелей. Лицо его осталось совершенно спокойным. Он снова уткнул подбородок в воротник мундира и полузакрыл глаза, подавляя легкую зевоту.
– Я пойду поговорю с ним, – шепнул Кан на ухо Бежуэну.
Но в то время как он вставал, президент, только что окончивший поверку, все ли депутаты на местах, энергично позвонил в колокольчик, и внезапно воцарилось глубокое безмолвие.
Белокурый господин встал на первой скамье, – скамье из желтого мрамора, со столиком из белого. Он держал в руке большую бумагу и пробегал ее глазами, пока говорил.
