– Нет! – Нина испуганно затрясла головой. – Я не знаю этот парк. Вдруг заблужусь. Можно я с тобой? – её голос дрожал.
Олег обеспокоенно посмотрел на неё.
– Э-э… Ты чего белая такая?
– Ннничего, – в носу защипало, Нина всхлипнула и полезла в сумку за салфеткой.
– Так, – Олег повернул ключ зажигания. Автобус успокаивающе затарахтел. – Ты права. Глупо тебя одну отпускать. Ещё сбежишь! – он хохотнул.
Нина натянуто улыбнулась в ответ. Она присела на краешек сидения и краем глаза наблюдала за одноклассником, расслабленно восседавшем на водительском троне. Рзглядеть в нём школьного тихоню-отличника было практически невозможно.
«Кстати, а почему Пельмень? Он же тощий был… На пельмень он скорее сейчас похож… Ничего не помню! Может уже провалы в памяти начались. Рановато-то вроде… – думала Нина. – Что был такой Пельмень помню, но на этом всё – дальше чистый лист. Неудобно… Надо же как-то разговор поддерживать…».
Бывшие одноклассники сидели в простеньком кафе-стекляшке с двумя стаканами чая и тарелкой легендарных пирожков на пластиковом столе без скатерти.
– Погоди, не рассказывай, – попросил Олег. – Я тут вычитал, что во время еды новости слушать нельзя. Пища хуже усваивается.
– Так это ещё Булгаков советовал, устами профессора Преображенского, – хмыкнула Нина.
– Он про советские газеты говорил, – принял литературную подачу Олег.
– Вспомнила! – Нина уставилась на собеседника стеклянным взглядом. – Ты же отличник был!!! Тебя всегда вызывали на открытых уроках, потому что ты на любой вопрос знал ответ!
Олег провёл указательным пальцем по переносице, словно поправлял невидимые очки, и озабоченно нахмурился:
– Веретенников, к доске! – строгим голосом сказал он.
Нина засмеялась.
– Очень похоже! Математичка, да? Она ещё вроде завучем была… Как же…
– Валентина Фёдоровна, – со вздохом подсказал Олег. – Учительница математики, завуч по воспитательной части и по совместительству моя мама. Фамилии-то у нас разные, поэтому долгое время никто был не в курсе, что я в родстве с вредной математичкой. Это меня из-за неё Пельменем прозвали, кстати, ну ты же знаешь…
Нина покраснела. Точно. Знает. Воспоминание вспыхнуло, как отблеск молнии, и озарило затерянный в подсознании уголок памяти.
Звонок с урока прозвенел на минуту позже, не успев спасти «плавающую» у доски Ритку.
– Вынуждена поставить три, – ручка в учительских пальцах неумолимо нависла над клеточкой в журнале.
– Ну, Валентина Фёдоровна, у меня же тогда в четверти тоже тройка будет, – Рита скривила лицо, готовясь пустить слезу.
– И ты об этом прекрасно знала, – спокойно сказала учительница, выводя каллиграфическую тройку напроти фамилии «Вышегородцева».
– Валентина Федоровнааа, – заканючила Ритка, – пожалууйстааа, – звонок заглушил нытье, но она упрямо стояла у учительского стола и что-то говорила.
Нина смотрела на подругу, прекрасно зная, чем обычно кончался этот спектакль. Рита брала учителей измором, ходила хвостом, рассказывая небылицы и давая обещания, которые не собиралась выполнять.
– Пять минут позора – и я с четверкой, – повторяла она свою мантру, – уж лучше, чем сидеть и зубрить всю эту школьную чушь, которая в жизни вообще не нужна.
Каждый раз, когда подруга добивалась успеха, выпрашивая оценку, Нина чувствовала мучительный стыд, смешанный с презрением к бесцеремонной Ритке, к шедшим у неё на поводу учителям и к себе – за свое молчаливое пособничество этой круговой поруке.
