И я думаю, ведь правда! Может, у человека что-то с языком? А мы тут про ноги толкуем! И как я не догадалась посмотреть?!
- А, ну-ка, открой свой роток, парень, - Иваныч уже вооружился деревянным шпателем. Костя садится на кушетке и, видя, что орудие пытки не очень страшное, послушно открывает рот, - да ничего, вроде такого, язык, как язык, - рассуждает вслух доктор, - рот, как рот, и даже зубы все на месте и на редкость в хорошем состоянии для бомжа, - почесав затылок другой стороной шпателя, предлагает новую версию, - то ли с головой, что-то, то ли зарок дал…
- Какой ещё зарок? – не понимаю.
- Да мало ли сейчас приколистов всяких, да спорщиков, тешатся, чем могут, - пожимает плечами доктор.
- Но почему Вы думаете, что прикол? – не вяжется как-то, - он худющий, весь запаршивел, да ещё и ноги обморожены, разве это похоже на прикол?
- Танюша, ты ещё слишком молода, многого не замечаешь, - вздыхает Николай Иваныч, - а я вижу за этой худобой породистого мужика с идеальными зубами и явно хорошими манерами. Посмотри, как он сел, с такой осанкой только на троне восседать!
От этого замечания Костя нисколько не смущаясь, лишь прикрывает веки, а я смотрю, действительно, он так же и в душевой сидел, будто царственная особа, и ручку мне поцеловал, так галантно и умело, и ел, несмотря на голод так, будто лишь отведать решил угощение. И думаю, сколько же загадок ещё у этого человека.
- Тоже мне прынца – нищего нашли! – выставив руки в боки, прерывает наши логические цепочки Никитична.
- Да! Хватит гадать, там видно будет, а пока в триста третью палату его, - определяется доктор, - там как раз, дедуля с переломом шейки бедра, абсолютно глухой. Так что будут отлично соседствовать, один не говорит, а второй, всё равно, ничего не слышит, - и командует санитарке, - подавай каталку, Никитична, и вези его наверх.
- Вот ещё! Такого конягу! Я не нанималась, пущай сам идёт! – Костя поднимается и порывается идти, но доктор останавливает жестом,
- Да, как же он пойдёт с такими-то ногами, да ещё и босой? – вот, что значит профессионализм и человеколюбие.
- Я отвезу! – вызываюсь, отчего лицо Константина тут же озаряется благодарной улыбкой, видимо, к Никитичне у него явно смешанные чувства.
- И чудесно, до утра всего ничего осталось, отдохнёт сейчас, ноги окончательно отойдут. Кольни-ка ему анальгин, Танюша, чтобы полегче было, а утром осмотрит хирург и назначит лечение, - потом Николай Иванович ободряющие взглядывает на пациента, - и подлечим, и пооткормим, тебя, бедолага. Эх, как же ты умудрился опуститься-то так? Ведь, не твоя это жизнь, сто процентов, не твоя! - на что Константин лишь сокрушённо разводит руками.
Я набираю в шприц анальгин, а сама не представляю, какой реакции ждать, что если он заупрямится сейчас, может, у него к уколам тоже особое отношение, как и к стрижке?
- Вставай, - говорю, - повернись спиной! – он поворачивается недоверчиво, но я перед этим, всё-таки, показываю шприц, - это всего лишь укол, не бойся!
Хорошо, что Иваныч уже ушёл, а Никитична не особо интересуется процедурами, у неё своих дел полно.
Он послушно позволяет сдвинуть штаны, чтобы открыть поле для укола, и даже не дёргается, когда смачиваю спиртом, а потом вкалываю анальгин,
- Ты – молодец! – не велик и подвиг, конечно, но почему-то я очень радуюсь, что всё прошло успешно.
Никитична, таки подогнала кресло-каталку, и мы с Костей, который, несмотря на худобу, еле в ней помещается, да ещё и коленями к подбородку, отправляемся в лифт.
