Его величество - страница 25

Всемилостивейший Государь! Ежели Вы находите поступок мой дерзким – казните меня. Я буду счастлив, погибая за Россию, и умру, благословляя Всевышнего. Ежели же Вы находите поступок мой похвальным, молю Вас, не награждайте меня ничем; пусть останусь я бескорыстен и благодарен в глазах Ваших и моих собственных! Об одном только дерзаю просить Вас – прикажите арестовать меня.

Ежели Ваше воцарение, что да даст Всемогущий, будет мирно и благополучно, то казните меня, как человека недостойного, желавшего, из личных видов, нарушить Ваше спокойствие; ежели же, к несчастию России, ужасные предположения мои сбудутся, то наградите меня Вашею доверенностию, позволив мне умереть, защищая Вас».18

«Что это? – напряженно думал великий князь, вглядываясь в неровные строки письма. – Порыв молодого человека, неопытного энтузиаста или продуманный ход мятежников вызвать письмом меня к действиям и тем самым опорочить государственную власть в моем лице?»

Он снова взял со стола листок бумаги и буквально по слогам принялся перечитывать его. По слогам не получилось, он сбивался с размеренного ритма, переходил к быстрому чтению, увлекающему, волнующему.

Несколько раз Николай Павлович подходил к двери, чтобы пригласить дежурного офицера, от которого взял пакет, но в страхе отступал. Вот и сейчас он стоял, держа руку на золоченой ручке, мысленно перебирая в уме запомнившиеся фразы письма. Дойдя до конца послания и повторив вслух: «…наградите меня Вашею доверенностью, позволив мне умереть, защищая Вас», он распахнул дверь.

Перед ним, в двух шагах от стола, за которым сидел дежурный офицер, стоял молодой подпоручик. Кивком головы он пригласил его в кабинет.

Заперев дверь, взяв Ростовцева за руку, великий князь обнял его.

– Вот чего ты достоин, такой правды я не слыхивал никогда, – сказал он взволнованным голосом после того, как поцеловал офицера.

Молодой офицер, чувствуя неловкость, попытался освободиться из объятий Николая Павловича, но тщетно. Тот еще крепче сжимал его своими необычайно сильными руками.

– Ваше высочество! Не почитайте меня доносчиком и не думайте, чтобы я пришел с желанием выслужиться, – говорил подпоручик, оставив попытки освободиться от объятий великого князя.

– Подобная мысль не достойна ни меня, ни тебя. Я умею понимать тебя.

– Но…

– Ты лучше скажи, нет ли против меня заговора?

– Я не могу никого назвать, но знаю доподлинно, многие питают против вашего высочества неудовольствие. Но люди благоразумные в мирном воцарении вашем видят спокойствие России. Смею заметить, хотя в те пятнадцать дней, когда на троне лежит у нас гроб, обыкновенная тишина не прерывалась, в самой этой тишине может крыться возмущение.

– Тогда, может быть, ты знаешь некоторых злоумышленников и не хочешь называть их, думая, что это противно твоему благородству? – доверительным голосом спросил Николай Павлович, отпуская Ростовцева из своих объятий и заглядывая ему в глаза.

– И не называй! – воскликнул он тут же, заметив, на лице молодого человека смущение.

Подождав, когда подпоручик справится со смущением, великий князь продолжил:

– Мой друг! Я плачу тебе доверенностью за доверенность! Ни убеждения Матушки, ни мольбы мои не могли преклонить брата принять корону. Он решительно отрекается, в приватном письме укоряет меня, что я провозгласил его императором, и прислал мне с Михаилом Павловичем акт отречения. Я думаю, что этого будет довольно.