– Врать не буду, что это пройдет – так и будешь чувствовать себя маленькой и глупой, – гремя штопором, продолжила она, – но бояться себе не позволяй. Просто делай и все. Не надо ничего бояться в этой жизни.
Кроме потери? Опять не спросила. Не могу я лезть в душу даже к близкому человеку. Воистину, чего ей-то теперь бояться? Худшее уже случилось.
Пробка покинула бутылку со смешным хлопком, густая, как кровь, жидкость наполнила круглые фужеры – Мотька достала праздничные.
– Ну, давай, подруга, – она улыбнулась, стукаясь своим фужером о мой, – за твою самостоятельную жизнь.
– И за твои большие бабки!
– Если будет мне слишком много – помогу талантам. Коль сама страдаешь творческой импотенцией, переходящей в бесплодие – надо других поддержать, – Мотька опорожнила фужер почти залпом.
– Ну-ну, хорош тебе, бесплодие, – передразнила я ее.
Господи, я ведь даже не представляю, как ей сейчас паршиво и одиноко! Как никто и никогда не представлял, каково мне ловить маршрутки темным вечером в заляпанных дождем очках. И каждый из нас чувствует себя пленником, не может достучаться до мира, а порой до самых близких. Каково было моей сестре, когда рушилась ее семья и вместо поддержки родных она находила вечные скандалы и незримый упрек в том, что сломала их привычную жизнь? Никогда мы друг друга не поймем, но делаем вид, что сопереживаем, сочувствуем и сострадаем. На деле толкаем падающего.
– Пойду-ка поставлю что-нибудь, – Мотька встала, – вообще можем перебазироваться в зал, если хочешь.
Я ответила, что мне все равно. На кухне у Мотьки мягкий уголок – такой впервые появился у нас, и во времена нашей юности Мотьке он очень нравился. Вот и обзавелась таким в своей квартире, вспоминая, как сиживали мы на моей кухне, ели бэпэшки, философствовали, а из комнаты гремела «Ария» золотого состава.
Нет, на сей раз зазвучала не она. Как и всякий барабанщик, Мотька любила Godsmack. Их акустический мини-альбом хорош ранней осенью, но поздней хотелось чего-то потяжелее.
– Своих услышишь, – хмыкнула подруга, усаживаясь за стол.
Она уже в курсе моих восторгов по поводу их музыки и сыгранного лично для меня концерта. Про терзания на репетиции я еще поведать не успела.
– Как они вообще-то к тебе относятся, по-джентльменски?
– Даже слишком. Даже те, кто, кажется, меня недолюбливают. Никакого хамства, подколов и прочего, чего я боялась. Может, только пока…
– Может, там скоро война начнется за твое расположение? – Мотька разложила на тарелку уже порезанную колбасу.
А я не предложила помощь! Очки с улицы запотели, и я толком не видела, что она делает, да и сама в таком положении могла сделать немного. В очках-то не могу ровный кусок отрезать – чего бы то ни было, хоть хлеба, хоть огурца. Тренировка делу не помогает – проверяла. И все-таки я всегда предлагаю помощь. Зачастую люди жалеют, если соглашаются: я роняю неровно отрезанные куски, не могу найти, куда что положить и откуда что взять, боюсь что-то разбить.
– Давай хоть чая заварю, – сидеть сложа руки тоже противно.
– Я уже утром заварила, не беспокойся. До чая еще надо допить! – Мотька скосила взгляд на бутылку.
Что до расположения, мне даже в голову не пришло, что я могу кому-то из этих ребят понравиться. Во мне всегда видели «своего парня», а нравилась я мужчинам постарше лет на десять.
– А что, там таких нет? – Матильда хитро сощурилась.
Я пожала плечами. Мне трудно определить возраст, а в наше время все особенно по-разному выглядят.
