Егор Летов: язык и мир. Опыт психолингвистического подхода к поэзии - страница 13

(б) Сложные технические средства: трамвай («Трамвай задавит его наверняка», с. 140; «Трамвай задавит нас наверняка…», с. 231), каток, зонд («Мое горло расперло зондом газовых труб/Мои легкие трамбуют 100-пудовым катком», с. 220).

(в) Части тела и некоторые предметы: зубы («Коренными зубами разжуют…», с. 204), сапоги («Сапоги стучали в лицо», с. 54).

Безымянные внешние силы по своей функции могут быть соотнесены с отрицательно оцениваемым образом другого, которому всегда противопоставлен лирический субъект Летова. Другой – это человек толпы, он оценивается негативно и дается исключительно через телесные атрибуты, при этом телесность «бытового» героя деиндивидуализирована и безлика: он – «жадное мясо» (с. 258), «скользкое пятно» (с. 125), «гневная масса послушных мозгов» (с. 219), его лицо «как гороховый суп» (с. 146), в его мозгах «жиреет попе» (с. 218). Он представитель стаи, которая «любит жрать» (с. 190), и «людских масс», которые «безличны и бескрайни» (с. 127).

Безликость и амебность «героя толпы» соотносится с безымянностью внешних агрессивных сил, воздействующих на субъекта Летова, что заставляет считать такого рода коллективного персонажа частью ПДМ 1.1.

Таким образом, внешнее пространство, ассоциированное с ПДМ 1.1, оказывается «тюрьмой», а силы, соотнесенные с ним, являются агрессивными и безликими. Лирический субъект, связанный с этой пространственной моделью, вполне закономерно оказывается субъектом страдающим и неподвижным.

«Страдательность» лирического субъекта проявляется в том, что он является не субъектом действия, а объектом воздействия. Внешние силы разрушают его тело, которое в результате таких атак теряет свою целостность: оно разрывается, режется на куски, распадается.

Основные способы разрушения тела связаны со средствами воздействия на героя, обозначенными выше. Тело субъекта разрезается на части (ср. «нас разрежут на части», с. 204), раздавливается («трамвай задавит его наверняка», с. 140), сгибается пополам («слепые комплексы меня согнули пополам», с. 184) и проч. Весь арсенал технических средств, связанных с образом разрушаемой телесности, представлен в тексте «Я бесполезен», ср.:

(с. 79)

Внешнее ограничивающее пространство исключает любое направленное движение. Единственная динамика субъекта связывается с изменением его телесных границ. Но здесь не субъект движется в пространстве, но как будто само пространство «нападает» на субъекта, меняя онтологические пределы его существования.

«Подвижность» телесных границ субъекта Летов осмысляет через метафору «тело – пластилин», в которую включается агрессивная внешняя сила, меняющая границу телесного. Ср.: «Прохожие лепят меня как хотят» («Словно после тяжелой и долгой болезни…», с. 101); «Я весь словно пластилиновая фигурка ⁄ Брошенная в костер ⁄ Черты мои медленно рассасываются плавятся» («Я весь словно пластилиновая фигурка…», с. 134).

Изменение границ субъекта в предельном случае связывается с их полным исчезновением, именно поэтому в отдельных текстах лирический субъект предстает как иллюзорная, «пустотная» сущность. Ср.: «Я иллюзорен со всех сторон» («Я иллюзорен…», с. 185); «Позади нас пустота – а впереди вощще ничё!» («Пластилин», с. 186); «Руки долой – нас больше нет» («Желтая пресса», с. 187). Обратим внимание, что все три текста написаны в один временной период (в книге они следуют друг за другом), что указывает на связь мотивов изменения границ тела и его пустотности.