Егорьевские тайны - страница 14



Миха скромно улыбался и объяснял:

– Да я что, меня отец научил. Мы, когда в Новосибирск переехали, так в квартире с отцом сами ремонт делали.

– Какие вы молодцы, ребята! – похвалил Иван. – Очень у вас всё ладно вышло! – А ещё Миха флюгер на крышу установил! – восторгалась Динка. – Знаете, как красиво! Такой шикарный кораблик, будто настоящий!

– Да, – задумчиво протянула Варвара Дмитриевна. – Помню, когда я маленькая была, у нас тоже стоял флюгер – золотой петушок. Уж как я любила на него смотреть! Встану, бывало, пораньше, выйду во двор. И стою, как заколдованная, гляжу на петушка, а он будто живой – поворачивается туда-сюда…

– Бабуль, – удивилась Динка, – так ты что ли здесь родилась? Ты мне никогда не рассказывала!

Варвара Дмитриевна растерянно глянула на Динку:

– Да как то не пришлось. А ведь и вправду не рассказывала. Как так?.. А родилась и выросла я здесь, в Егорьевском, да. Вот с Никитишной с малолетства дружим, и родители наши дружили, и бабки.

– Да, – подтвердила Никитишна, – мы с Варварой старожилы здесь. От самых первых поселенцев наши корни тянутся-то. Да ведь и ты, Диночка, здесь родилась. А как годик тебе исполнился, так вы в город и перебрались.

– Как же так, бабуля? – обиделась Динка. – Почему же ты никогда не говорила мне об этом?

Варвара Дмитриевна пожала плечами:

– Не любила твоя мама об этом вспоминать, вот и вышло, что я молчала чтоб ее не тревожить понапрасну.

– Почему же она не любила? – допытывалась девушка. – Расскажи, бабуля!

Остальные с любопытством поглядывали на Варвару Дмитриевну. Та задумалась, глядя куда-то вдаль, будто вспоминая что-то. Потом махнула рукой, вздохнув:

– А и ладно, расскажу, чего уж… Родилась ты, Диночка, очень слабенькой. Мать-то, тобой беременная, до последнего с отцом по раскопкам ездила. Не досыпала, не доедала – у археологов-то жизнь не простая. Сколько уж я ее просила-умоляла поберечься, сколько ругала… Ей бы дома сидеть, сил набираться, а она все по лесам, да по горам… А уж перед самыми родами привез отец твой ее домой, ослабевшую, бродячей жизнью измученную. Вот и ты родилась хоть и в срок, а уж больно слабенькая. Мать еле выходили, а уж тебя и не чаяли… В то время жила у нас здесь бабка-ведунья. Старенькая, лет под сто, поди, было ей. От безысходности я и пошла к ней помощи просить. Вот она и поведала мне об одном старинном обряде. Ведунья рассказала, что в старину обряд этот применяли к детям, которые родились недоношенными или больными, чтобы у младенца появились силы. Для этого ребеночка обмазывали ржаным тестом, замешанном на воде из трёх колодцев. Оставляя открытыми только ноздри и рот, младенчика привязывали к хлебной лопате и три раза отправляли в тёплую печь без огня. Вот так-то! – тут Варвара Дмитриевна замолчала, вспоминая прошлое и тайком утирая слезы.

Варвару Дмитриевну все слушали, затаив дыхание. Лишь Никитишна, подперев щеку рукой, тихонько вздыхала, да охала. Когда молчание затянулось, Динка не выдержала:

– Ну, бабуля! Ну что же ты? Расскажи, что потом было?

Варвара Дмитриевна ласково поглядела на внучку и заметила:

– Вот торопыга нетерпеливая! Дальше-то? А дальше пошла я домой, да и рассказала мамке твоей о своем разговоре с ведуньей. Ох, и ругалась же моя Верочка! Кричала, что спалить тебя хочу, живьем изжарить.

Варвара Дмитриевна тихонько засмеялась и удивленно качнула головой:

– Как она меня тогда из дому не выгнала – уж и сама не знаю. Но ругалась на чем свет стоит, дремучей старухой называла. Почитай, неделю буйствовала. А потом тебе совсем плохо стало. Врач с района приезжал, осмотрел – только руками развел. Мол, на Бога уповайте, ничего не поделаешь, медицина тут не поможет. Говорил, что среди младенцев часто такое бывает, статистику приводил, опять же – кочевую жизнь археологов… Так, Диночка, у нас и вовсе надежды не осталось. Вот тут-то мать твоя и призадумалась. Велела мне привести ведунью. А что я? Я уж готова была хоть сама на метлу садиться, лишь бы тебя, кроху невинную, спасти. В тот же вечер привела я старуху-знахарку. Чего уж она шептала над тобой, чего творила – один Бог ведает. Мы с Верочкой и дышать боялись, только молились про себя.