Он с трудом подавил тошноту, которая подступала к горлу, и сделал еще один шаг вперед, словно его ноги перестали ему подчиняться, желая убедиться, что его глаза его не обманывают, что это не галлюцинация, вызванная темной атмосферой этого места. На теле жертвы было нанесено множество порезов и разрезов, некоторые из которых были явно сделаны с хирургической точностью, словно их делал профессионал своего дела, а другие, напротив, были хаотичными и неаккуратными, словно их делал человек, одержимый безумием, а может быть и вовсе какой-то зверь. Майлз попытался рассмотреть лицо жертвы, но оно было изуродовано до неузнаваемости, обезображено нечеловеческой жестокостью. Он знал, что это не обычное убийство, это что-то куда более жестокое, извращенное и зловещее. Это была не просто смерть, это было настоящее мучение, настоящая пытка, это было проявление темной стороны человеческой натуры.
– Он… он еще жив? – прошептал он, надеясь на чудо, на то, что ему показалось, но его надежда тут же угасла, как свеча на ветру. Пустые, безжизненные глаза, застывшая гримаса боли, и неестественное положение тела говорили сами за себя. Этот человек был мертв, давно мертв, и, судя по всему, умер мучительной, ужасной смертью. Он стал жертвой жестокого эксперимента.
Пока Майлз пытался переварить увиденное, его разум отчаянно пытался найти объяснение всему этому ужасу, он заметил что-то, что ускользнуло от его внимания ранее. На полу, рядом со столом, валялся окровавленный хирургический скальпель, его металлическая поверхность блестела в свете фонарика. Он был тонкий и острый, и на его лезвии виднелись капли засохшей крови, а также еще что-то черное и липкое, что вызывало отвращение. – Вот чем ты его убил, ублюдок… – прорычал Майлз, поднимая скальпель, пытаясь сдержать гнев, который кипел внутри него, и одновременно он чувствовал тошноту от вида этого инструмента смерти. Ощущение холода и мерзости от прикосновения металла, пропитанного смертью, прошло по его руке, заставляя его невольно содрогнуться.
Внезапно звук, раздавшийся сзади, словно разрывая тишину, заставил его резко обернуться. Он услышал негромкий, но отчетливый скрип старых половиц и тихий, едва слышный вздох, словно кто-то пытался скрыть свое присутствие, словно кто-то подкрадывался к нему, как хищник к своей жертве. Он быстро поднял фонарик и направил его в сторону звука, готовясь к схватке, словно почувствовал приближение опасности, словно какой-то хищник вышел на охоту.
В дверном проеме, словно призрак из ночного кошмара, стояла высокая, худая фигура, которая отбрасывала длинную, извивающуюся тень на пол, словно зловещая змея. Лицо незнакомца было скрыто маской, напоминавшей гримасу безумного шута, с широкой, зловещей улыбкой, которая казалось, смеется над его страхом, и безумным, пустым взглядом, за которым скрывалась тьма. На маске, в районе щек, виднелись странные, красные пятна, которые очень напоминали кровь, словно безумец смаковал свое кровавое дело. В руках незнакомца был хирургический скальпель, точно такой же, как и тот, что Майлз держал в руке, словно он был его отражением, его темной стороной. Он неторопливо перебирал его пальцами, словно играя с опасной игрушкой, словно наслаждаясь ее острым лезвием. – Я так долго ждал этого момента, – проскрипел незнакомец, его голос был хриплым, простуженным, и неприятным, как будто он не разговаривал уже много лет, или его глотку поразил какой-то недуг. – Чтобы снова погрузиться в работу.
