Читать онлайн Братья Ют - Эхо тишины

Дизайнер обложки Армен Унанян

© Братья Ют, 2019

© Армен Унанян, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-0050-0118-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

я

Я.

Я в вакууме. Не знаю, как долго. Не могу пошевелиться. Сложно сфокусироваться. Нет органов чувств. Руки и ноги… Ничего нет.

Но я уже могу думать. Можно ли считать себя в сознании, если не ощущаешь тела?

Я почти осознала, кто я. Надо вспомнить, что произошло. Первая мысль – ощущение движения.

Куда или откуда? Не знаю.

Перевожу внимание. Стоит гул. Что это? Оно здесь, внутри. Оно в голове. Этот шум был всегда, просто я не обращала на него внимания. Он связан с тем, первым, чувством. Он родился в этом движении. Не сразу, почти в конце. В момент вспышки. Вспышка?.. Удар!

Я вспомнила! Дорога, корова, удар. Тогда и появился гул. Сквозь него слышу крик. Но это не я.

Мама!

Папа!

Что с ними? Где они? Где я?!

Страшно.

Ип.

Что-то пищит будто издалека. Раньше я не замечала. Редкий и размеренный, звук прятался за общим шумом в голове. Но писк – снаружи, и становится чаще. В унисон пульсирует в висках. Словно биение провоцирует звук.

Ип. Ип.

Пробивается что-то новое – запах. Горько-резкий спирт и кислотно-едкая химия. Это сочетание не спутать ни с чем.

Больница.

Ощущаю дуновение воздуха откуда-то справа. Пошевелиться по-прежнему не могу. Непроглядная тьма постепенно рассеивается.

Выплываю на поверхность сознания.

Знакомый голос зовёт меня. Голос сестры…

Ип. Ип. Ип.

Теряю силы. Снова тянет на дно.

Холодно.

Жутко.

Помоги!

Её голос тёплой рукой хватает и тащит меня вверх.

Ипипипипипипипипипипипипипипипипипипи

Резкий вдох обжигает горло. Всё, что могу выдавить из себя:

– Пить.

Том идёт по сумрачному, едва освещённому, помещению где-то на одной из нижних палуб. Он не понимает, как попал сюда. Покрытые инеем, металлические стены давят на его мозг. За железной переборкой царит ледяная бесконечная пустота.

Когда-то в детстве брат в шутку запер его в подвале, полном крыс и всевозможных чудовищ, которых только могло себе представить детское воображение.

Внутри всё дрожит, ладони влажные и скользкие, никак не получается сконцентрироваться на собственных мыслях. Клаустрофобия. Всё точно так же, как в детстве, только теперь по-настоящему.

Шум машинного отделения, к которому сложно привыкнуть даже после многих часов, доносится спереди. Его слышно повсюду, из любого места, где он успел побывать: значит, корабль движется. Пока неясно, куда, но это лучше, чем быть просто брошенным. Нет звуков бьющейся волны о борт. Нет ничего, что могло бы подтвердить наличие вокруг каких-либо глубин. От осознания неизвестности становится только хуже. Скрип железа – ещё один звук, который периодически появляется то тут, то там. Сводит зубы; будто кто-то нарочито медленно открывает и закрывает несмазанную дверь. Каждый раз Том вздрагивает, но продолжает двигаться.

Он не из смелых парней, которые могут посмотреть опасности в лицо и одолеть преграду. Том не может справиться даже с собственными комплексами. Он весит достаточно много, его ещё со времён школы обзывали «жирдяем». Подъём по лестнице на второй этаж вызывает такое напряжение организма, что со лба буквально ручьями льётся пот. Одышка появляется после малейшей физической нагрузки. Но умирать Том не хочет.

Пытаясь вернуться в кают-компанию, он теряется ещё больше. Тусклые лампы давят на глаза. Подобное освещение иногда называют интимным, только вот обстановка не позволяет его таким представить; практически невозможно различить, что находится впереди.

Слышится лёгкий ненавязчивый, но вместе с тем пробегающий льдом по позвоночнику, хрип. Том резко разворачивается. Никого. Впереди – тоже. Вокруг слишком много непонятных ему железок. Все цельные, словно вместе они составляют какую-то конструкцию. Любая попытка отломать, или отсоединить хоть одну для вооружения заканчивается провалом. На переборке на уровне глаз еле видны какие-то цифры: они появляются примерно раз в пять-шесть метров. Том идёт на их уменьшение. Шёл на уменьшение. Сейчас он замирает. Хрип повторяется буквально в нескольких сантиметрах от затылка. Парень оборачивается, издав испуганный и невнятный вскрик. Вновь никого. Пытаясь убедить сознание, что это всего лишь слуховая галлюцинация, он ускоряет шаг.

Надо сохранять здравый смысл, однако паника охватывает его. Должен же где-то быть трап вверх, или хотя бы дверь, или хотя бы люк! Что-нибудь! Он согласен взбираться целый километр, лишь бы выйти из этого помещения. Ещё чуть-чуть, и Том сойдёт с ума. Отчётливое ощущение, что кто-то следит, не даёт ему собраться с мыслями.

Коридор становится уже, ещё немного, и потолок будет касаться макушки. Секунда, и всё расширяется обратно на своё место. Стены движутся, словно Том принял какие-то психотропные препараты, но такого не было уже больше четырёх лет. Как давно он находится здесь, понять очень сложно. Время остановилось. Оно просто закончилось – нет ни часов, ни расписания на день, есть только цель – выбраться, и всё. Хорошо это или плохо, сказать нельзя. С одной стороны, ежедневная рабочая рутина в офисе уже давно достала этого парня, с другой – теперь нет никакой стабильности, нет чёткости в происходящем.

Появившийся только что из ниоткуда едва ощутимый сквозняк заставляет Тома бежать, что есть сил. Воздуха не хватает. Последний раз он бегал в школе на уроке физкультуры, и остальные громко смеялись над его трясущимся животом. Даже учитель не мог сдержать смеха: скорее всего, поэтому и поставил удовлетворительную оценку. Вот бы сейчас кто-то оценил его старания и поощрил!

Ногами он издаёт очень много шума. Всё вокруг заполнено топотом, ударами о железную пластину вместо пола. Услышать что-либо теперь не представляется возможным, и, хотя Том пытается себя убедить, что всё хорошо, что не существует монстров и всей прочей чепухи из детских фантазий, бежит он именно от них.

Том спотыкается, как назло, о свои же ноги и, в попытке встать, замирает на холодной палубе. От осознания собственной ничтожности по лицу текут слёзы. Он так ничего и не понял – куда бежал, и кто сопровождал его весь путь. Неуловимая жидкая струйка серого дыма, которую может развеять легчайшее дуновение, медленно поднимается вверх. То, что происходит дальше, становится последним в его сознании. Надпись напротив глаз в свете приглушённой лампы – «Шпангоут 65». Это всё, что замечает Том. А его самого больше никто никогда не увидит.

Тринадцать дней.

Я была в коме почти две недели. Семья старалась не отходить от меня, правда, папа чаще оставался на ночь. Мать злилась на него: винила в том, что произошло. Он, конечно, немного рассеянный человек, но водил всегда аккуратно. Хорошо, что совсем запретить отцу приходить, она не могла. Сестрёнка тоже бывала, стараясь не пересекаться с матерью. Они, если можно так сказать, не в ладах. А после их крайней встречи полгода назад обе вообще не разговаривают и не смотрят друг на друга.

Честно говоря, домой не очень хочется. Виной тому слово из семи букв: «Форма правления, когда вся власть в руках одного; зачастую деспотичная и жестокая».

Тирания.

Мы с матерью живём вместе в пригороде. Папа с сестрёнкой – отдельно, но также на окраине. А ещё мне кажется неслучайным, что мы живём максимально далеко друг от друга, но при этом в пределах одного пригорода. Так получилось ещё в детстве, когда родители решили развестись. Однако подробностей я не помню. Вроде, воспоминания не такие уж давние, но удар головой сказывается. Доктор говорит, что постепенно всё должно вернуться в норму. Сотрясение пройдёт, и память полностью восстановится.

Но главную нашу с сестрой забаву я почему-то не забыла. Отчётливо помню, как нас частенько наряжали в одинаковую одежду, делали идентичные причёски, даже бельё одинаковое подбирали. Мы становились у зеркала, смотрели на отражения друг дружки. Затем закрывали глаза и меняли позу. Нужно было почувствовать, что сделала другая, и повторить. Кажется, мы редко ошибались. Единственное наше отличие, которое посторонний может разглядеть, это родинка у меня слева над губой. Даже цвет глаз одинаково зелёный.

Родители редко общаются. Мать всячески оберегает меня от папиного присутствия, мы можем не видеться месяцами. Единственное, чего отец смог добиться, кроме редких коротких встреч, так это возможность раз в год всем вместе отправляться куда-нибудь за город на несколько дней. Видимо, он до сих пор на что-то надеется, например, что мы все снова будем жить вместе. Бедняга…

Как я уже сказала, причину развода не помню. В смутных образах слышится, как мать кричит на отца. Ей постоянно что-то было не так. Однажды я не хотела есть кашу, и папа, поднеся палец к губам, дал мне шоколадку. Однако мать заметила. Как же она разозлилась тогда.

Не могу сказать, что жизнь с матерью ад. Просто нужно привыкнуть, что я и сделала. Она искренне старается заботиться обо мне, уберечь от всего на свете. Только вот иногда немного… перегибает палку. Вдобавок у неё есть множество своих маленьких особенностей быта. Но о них позже. А то, что с папой выпало жить не мне, это не страшно. Я не виню сестрёнку. Так получилось.

Если рассудить здраво, в моём нынешнем положении есть плюсы. Мы видимся чаще пока я здесь. Когда заканчивается мамино дежурство у постели, а папе приходится уехать куда-нибудь, либо наоборот, приходит сестра и тихонько садится рядом. Старается не будить, если я сплю. Смотрит и гладит по руке. Иногда я чувствую это во сне. Она будит, только когда меня мучают кошмары.

Периодически снится, будто тону. Я снова там, и меня тянет на дно. Пытаюсь двигаться, барахтаться в ледяной жиже, но только глубже ухожу вниз. Становится всё холоднее, темнее, и воздух заканчивается. Дёргаюсь. ИПИП. И каждый раз слышу голос сестры. ИПИП. И опять он словно пытается вытянуть меня наверх. И в самую последнюю секунду я рвусь вперёд, делая резкий глоток воздуха. ИПИПИП. Вновь оказываюсь в палате.

А она и в самом деле сидит рядом, иногда посреди ночи, и держит мою руку. Что-то негромко говорит.

Несколько раз я настолько глубоко погружалась в кошмар, что даже после пробуждения продолжала молотить руками воздух. Тогда она обнимала меня и шептала в самое ухо: «Это только сон. Я с тобой».

После подобных приступов почти сразу вновь засыпаю, так и не успев понять, где явь, а где кошмарная иллюзия.

Честно говоря, мало что могу вспомнить оттуда. Кажется, что я просто спала, но целую вечность. Обязательно нужно будет почитать про подобный опыт других людей. Говорят, мне ещё повезло: подобное состояние может длиться годами. Уже представляю, как открываю глаза, вижу поседевшего папу и взрослую сестру. У него прибавилось морщин, и очки теперь носит постоянно. А она держит на руках малыша и говорит, что это мой племянник! Всегда хотела младшего братика.

Но мать даже говорить о детях не любит.

Её, кстати, нет. Может, навсегда исчезла из нашей жизни. Зато я за это время обзавелась приличной грудью и тонкой талией. А доктор шутит, что на диете из физраствора и витаминов все худеют. И ещё у меня сошли веснушки, и зубы выровнялись!

Ну, зубы это перебор, согласна. Хотя с другой стороны, что им мешало вставить мне брэкеты до момента пробуждения? И вот – каких-то несколько лет, и голливудская улыбка! Пусть там до кучи появится молодой темноволосый практикант, который, как выяснится, каждую ночь сидел и читал мне добрые сказки. И всё обязательно будет только хорошо и ярко. Спокойная жизнь и карьера: он перспективный хирург, а я… писательница! Почему бы и нет? Книги – моя жизнь, так почему бы на них не зарабатывать.