Входит доктор, который меня ведёт. Знаете, они сами так говорят: «вести пациента». Он помогает собрать вещи и добраться до центрального входа, где уже ждёт мама.
– Я рад, что ваша девочка покидает нас. Лучше я буду сам приезжать периодически для обследования на дом. – Он улыбается и передаёт маме мою сумку.
Доктор – лет сорока пяти, приятный, с тёмными волосами. Высокий лоб говорит о развитом интеллекте; с ним будет интересно пообщаться. И симпатичный, вдобавок ко всему. Я благодарю его, а у мамы на глаза наворачиваются слёзы. Думаю, от радости.
Он оставляет нас, а я на секунду замираю. Нет больше стен – вокруг целый мир. Яркое и тёплое солнце, куда-то идущие люди и головокружительный воздух без посторонних химических примесей, к которым, конечно, привыкаешь за пару дней. Непривычный воздух. Голову слегка кружит, а в груди образуется небывалая лёгкость.
Подъезжает такси, и мне помогают сесть на заднее сиденье. Мама присаживается рядом и называет адрес. Затем обнимает меня и ласково целует в лоб. Такого давно не было.
– А где папа? – Я понимаю, что вопрос ей не понравится, но не могу удержаться.
– Я хотела встретить тебя сама. Но он приедет поужинать, – уверенно отвечает она, сразу закрывая вопрос. – Смотри, что тут есть для тебя.
Это подарок. Прямоугольной формы в зелёной бумаге с блёстками и маленьким цветастым бантом. Книга! С широкой улыбкой я судорожно срываю обёртку. И это лучший подарок, возможный в такой момент: Р. Бахман «Блейз», редкое подарочное издание. У меня есть принцип – я читаю всегда только с бумаги, никаких электронных «читалок», смартфонов и прочих способов передать печатную информацию.
У бумаги есть свой неповторимый приятный запах. Сначала это предчувствие неизведанного, влекущий аромат будущих приключений. Но когда дочитываешь последнюю главу, то ощущаешь, как пахнет чем-то родным, близким. Домом. У новой книги слышен лёгкий, едва уловимый хруст страниц. Как первопроходец, делая широкий шаг, ты входишь каждый раз в новую историю.
Книга хоть и не новая, но этот роман мне хотелось несколько месяцев, с тех пор, как он появился в местном книжном магазине. Я сжимаю маму в объятиях, как можно крепче, получается немного резковато. Кажется, у меня глаза на мокром месте. Может, это и есть оно, счастье?
Помещение называется «кают-кампания». Почти ничего нет из мебели. Большой круглый стол, деревянный и старый, много тяжёлых, но мягких стульев – занято лишь восемь. Очень тёмный ковёр, который вначале показался мальчику чёрным, но оказался бардовым. Наглухо закрытая железная дверь и ил-лю-ми-на-то-ры. Сложное слово для восьмилетнего разума. Однако Генри обещает себе, что потренируется произносить его правильно и быстро.
– Мои часы стоят с самого начала. Не получается завести. А настенных здесь нет. – Это вновь Джордж подаёт голос.
Росс смотрит на свои руки. Не знает, что сказать, ничего не всплывает в памяти о первых минутах здесь. Это пугает. Но в его голове всплывают другие события.
– Я помню, что мне дали, наконец, отпуск. Помню, Кэрол, как пришёл домой пораньше, чтобы тебе сказать. Тихо вошёл через заднюю дверь, хотел сделать сюрприз, но не получилось, потому что в гостиной было полно народу. Пахло пирогом из тыквы, по рецепту твоей мамы. Даже раздеться не успел. Сидели Флемминги и учительница Генри. Ещё тот тип, как его звали? А, да, Фишер, психолог. Вид был у всех встревоженный. Случилось какое-то несчастье в классе. Нет-нет, не с нашим Генри, не смотри так! Просто сын Флеммингов кинулся на девочку и искусал в кровь, даже ухо отгрыз. А Генри не видел ничего, только следы в классе и как того малого увозили санитары. Не помню, как звали пацана. Ты помнишь, Генри, сынок?
