– Что значит «недо-об-резаный»?
Вопрос Генри остаётся без ответа.
– Так вы у нас модель, Оливия? – Итана совершенно не трогает её тон. Будто и не стоит она сейчас с горящими глазами и дрожащим голосом.
– Да, что б вы, знали, чёрт вас задери!
– Тише, Оливия, хватит ругаться при моём сыне, – требует Росс, слегка повышая тон.
Эрик тоже поднимается.
– Эх, ладно, котятки, всё-всё, я спокойна. Нужно было просто выплеснуть немного эмоций. Да, всё бы за сигарету отдала, даже себя. – И сама же смеётся.
– Ну, так расскажите о своей особе, мисс Оливия, – просит Итан спокойным тоном.
– Нечего толком рассказывать. Работала моделью, последнее время контрактов нет. Отдыхаю и набираюсь сил, сидя здесь с вами, перед очередной попыткой покорения обложек глянцевых журналов.
– Поделись своей историей, может, это как-то поможет прояснить ситуацию! – Это уже Алекса. – Я вот во время рассказа хоть что-то вспомнила.
Оливия задумывается.
Нарастающий рокот, похожий на тот, что издаёт ракета во время взлёта, вот только извергает его нечто живое, перерастает в глухой гул и прокатывается по всему помещению. Рождённый где-то за пределами доступного горстке людей пространства, звук становится всё громче, достигает высшей точки именно здесь, в кают-кампании. Затем также беспрепятственно отправляется обратно в недра корабля.
Все боятся шевелиться. За столом теперь восседают не людские фигуры, а лишь глаза. Только они смеют шевелиться, перебегая от одного недвижимого лица к другому. Мальчик зажмуривается и старается задержать дыхание.
«Мамочка!». Вроде, он произнёс это вслух?
– Тише, малыш. Всё… хорошо…
Проходит несколько томительных секунд, и Генри решается поднять веки. На лицах написана единая эмоция ужаса, но никто не смеет двинуться. Он поворачивает голову, и глаза его раскрываются от удивления. Мама жмурится!
«Она, что, тоже боится? Такого просто не может быть! Как это так, мою мамулю напугали какие-то звуки?!» Душа Генри оказывается в таком смятении, какого ещё не случалось за долгие восемь лет. Первые восемь лет его жизни. Однако с мыслью, что его любимая мама, судя по всему, мало отличается от остальных напуганных персонажей этого фильма ужасов, к мальчику приходит некий необъяснимый покой. Чистая детская душа устанавливается в шатком балансе, а маленькое сердечко не спеша замедляет биение.
Генри глубоко вздыхает. Он смотрит на папу – тот сосредоточен. Мальчик совсем успокаивается. Папа не предал.
– Тшшш, без паники, – негромко говорит Джордж. Не понятно, кого именно он пытается утешить. – Я немного читал о кограблях. Я знаю. Такой звук – обычное дело. Давление. Да, да, оно. Давление на когрпус. На балки, такие балки, они идут свегрху вниз. Называются… называются…
– Шпан-го-у-ты, – вдруг подсказывает Генри. И невольно улыбается.
Джордж поворачивается к мальчику. Его рассеянный взгляд вдруг становится серьёзным, он хмурится, затем фальшиво лыбится в ответ. Застёгивает верхнюю пуговицу рубашки со словами:
– Да, малыш, действительно. Шпангоуты. Давление на металл вызывает такой жуткий звук. Бояться нечего.
– А я совсем не испугался! – с вызовом отвечает Генри.
– Ты мой маленький храбрец. – Кэрол обнимает сына за плечи. – Да, ты совсем ничего не боишься.
Мальчик оглядывает всех – кажется, многие верят. И он сам верит. Хорошо, когда взрослые могут дать объяснение и призракам в шкафу, и монстрам под кроватью, и демонам в подвале.
