Комендант огляделся. Сегодня работали на западном склоне, где приходилось копать глубже; он впервые увидел это место. Сам склон был краем огромной чаши, вырубленной в толще ледника; на ее сияющем ледяном дне копошились, подобно насекомым, рабочие, машины, многоковшовый экскаватор и скреперная установка. Девственно-белый склон, усеянный черными точками, издали похожими на валуны, был слишком крутым, что представляло определенную опасность, но сооружение более пологого среза требовало времени, а начальство подгоняло…
На вершине, где опорожнялись ковши скреперов, ждал поезд, устилая ослепительно-белый ландшафт черным дымом. Охранники переминались с ноги на ногу, инженеры, собравшись у лебедки, что-то оживленно обсуждали, а из бытовки на очередную смену выходили отдохнувшие укладчики. В глубокий разрез во льду опускали клеть с забойщиками: комендант различал измученные, усталые лица, лагерные робы немногим лучше лохмотьев.
Под ногами коменданта что-то загрохотало и дрогнуло.
Оглянувшись, он увидел, как от склона с величественной неспешностью откололась вся восточная часть и, взвихрив белизну, обрушилась на рабочих и охранников. Крохотные черные фигурки бросились прочь от стремительно низвергающейся лавины.
Убежать удалось немногим; почти всех накрыло громадной белой волной, разметало сверкающим вихрем. Глубокий, низкий рев лавины отдавался в груди коменданта.
Он побежал по краю разреза к вершине склона, где с криками суетились рабочие. Дно чаши заполнил белый туман взметенного снега и раздробленного в крошку льда, скрывая уцелевших и тех, кого погребла лавина.
Пронзительно взвизгнув, заработала лебедка. Скреперная установка замерла. Комендант бросился к небольшой группе людей, стоявших неподалеку от наклонной плоскости.
«Я знаю, что здесь происходит, – подумал он. – Я знаю, что со мной происходит. Я помню боль. Я вижу девочку. Я все это знаю. Я знаю, что происходит. Надо остановиться. Почему я не останавливаюсь? Почему не могу остановиться? Почему не могу проснуться?»
Как только комендант подбежал к людям, стальной трос с застрявшими ковшами, не выдержав натяжения, с резким хлопком разорвался где-то внизу, в туманной чаше. Обрывок троса со свистом взмыл в воздух и, извиваясь, захлестал по склону. Жуткий груз сорвался с крючьев скреперной установки, будто сосульки с обледеневшего кнута.
Комендант что-то прокричал, обращаясь к людям на вершине наклонной плоскости, потом споткнулся и ничком упал в снег.
Лишь один из инженеров среагировал вовремя.
Лопнувший трос рассек остальных пополам, разметал алые ошметки по снегу. Петля троса с чудовищным лязгом ударила о локомотив и устало обвилась вокруг лебедки, тяжелыми кольцами свернувшись на снегу.
Что-то ударило коменданта по бедру с силой молота, бьющего по наковальне; кости раскололись в приступе жесточайшей боли. От удара комендант кубарем покатился по снегу, кости ломались, крошились, прорывали кожу. Казалось, падение длилось вечно. Наконец комендант, воя от боли, замер в сугробе вместе с тем, что в него врезалось.
Труп, вылетевший из экскаваторного ковша, был из тех, которые утром, будто гнилой зуб, выдрали из ледникового склона – немой свидетель, которого следовало тайно и спешно погрузить в вагончик, доставить в долину и обратить из бездыханного обвинителя в безобидный дым и пепел. Удар, сломавший ногу коменданта, нанесло тело, погребенное в леднике полпоколения назад, когда врагов Расы изгоняли с новозавоеванных территорий.
