Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы - страница 54

В этот момент я забываю о своей болезни, настолько велико счастье заключить в объятья тех, с которыми был разлучен в течение трех месяцев[466]. В итоге все разъясняется. Оканда, недовольные моим отъездом в страну оссьеба и адума, прибегли к различным уловкам, чтобы заставить адума отказать нам в помощи; они хотели сами вести наш караван вверх по Огове[467]; при этом устроили так, что мы не смогли отплыть все вместе: Амон до сих пор находится в Лопе, сторожа оставшиеся товары. Ндумба же выполнял роль тайного агента.

Теперь становятся понятными его неожиданное возвращение и резкая перемена отношения к нам со стороны жителей после его появления в деревне. Но все уже позади, мы наконец все вместе; я, конечно, серьезно болен, чтобы руководить экспедицией, но зато могу доверить все полномочия Балле, и мне не надо больше тревожиться за безопасность всего отряда.

Предполагаемое отравление, в котором я винил Джумбу, на самом деле – воспаление легких, которое усугубляется моей общей слабостью. Балле подумывает задержаться у Забуре, пока я хотя бы немного не восстановлю свои силы. Я уговариваю его двигаться дальше, дав твердое обещание спокойно вести себя в пироге. Мы берем курс на Нгеме, где планируем на время устроить нашу новую штаб-квартиру.

Мое тяжелое состояние подсказывает Балле прекрасный способ, чтобы ускорить движение такой громадной флотилии с таким большим количеством людей. Он приказывает старшему моей пироги плыть первым, не заботясь о других, и плыть, не останавливаясь, до Нгеме, куда необходимо доставить меня как можно быстрее. Оканда, зная, что у адума открывается рынок рабов, прилагают, естественно, все свои усилия, чтобы не отстать; колонна, таким образом, двигается с удвоенной скоростью.

Путешествие проходит по намеченному плану: мои люди, которых подталкивает неугасшее возмущение против адума, отчаливают каждое утро до восхода солнца. Я же почти без сознания лежу в лодке, не ощущая заботы, которой меня окружают. 24 августа мы прибываем в Нгеме[468]. Несмотря на мои протесты, Балле приказывает перенести меня в самую лучшую хижину, где в течение полутора месяцев болезнь будет держать меня в своих цепких руках.

Неспособный принимать какую-либо пищу, кроме воды, прокипяченной с сахарным тростником, я целый месяц вызываю у Балле самую большую тревогу. Страницы его дневника за это время свидетельствуют о реальной опасности, которой я тогда подвергался. Огромное нервное напряжение, парализующее мою энергию, еще более усугубляет болезнь. Наконец после бесконечного месяца неустанных забот друзья могут поздравить себя с моим спасением.

В период выздоровления я принимаю вождей адума, которых Балле пригласил после нашего приезда и которых называли виновниками моем болезни; они делают все, чтобы я забыл о тех тяжелых днях. Одно из самых лучших проявлений внимания – запрет жителям деревни готовить около нас пальмовое масло[469], чей запах для меня невыносим. Я теперь могу питаться молоком и медом; меня стараются немного развлечь.

Каждый день два человека выносят мое бамбуковое ложе и ставят его около моей хижины в тени большого дерева, которое высится над рекой[470]. Туземцы приходят толпой, выказывая если не искренний интерес, то, по крайней мере, благожелательное любопытство. Я могу охватить взглядом линию холмов на горизонте, окаймляющих широкие равнины, – страну изобилия. Среди темной зелени леса я вижу большие светло-зеленые пятна и различаю плантации маниоки, масличных пальм, банановых и фисташковых деревьев