Вино разлить – полдела. Надо успеть мясо прокрутить и плиту на кухне разогреть. Повар проснется и начнет бифики жарить. Умел он общепитовскую котлету приготовить так, что получался воздушный, сочный бифштекс. Пока он горячий, аппетитный, румяный, официант-разносчик должен доставить его полусонному пассажиру к утреннему чаю. В этом весь секрет. Как только бифик остынет, сразу потускнеет и начинает издавать сомнительный запах.
Василий поддал в топку уголька, пошуровал кочережкой колосники. В поддувало посыпались искорки, оно светилось густым, ярким светом. Значит плита в порядке. Пора будить Володю.
Выйдя из кухни, Клоков столкнулся в тамбуре с двумя пассажирами. Один невысокий, кругленький, второй повыше, худощавый. Оба смуглые с помятыми лицами, усталыми, красными глазами. Небриты. Одеты в жеваные костюмы. От них разило вчерашней пьянкой, нестиранным бельем, немытым телом.
– Дорогой, ты началнык? Водка есть? Дай бутылка. – Кругленький достал несколько двадцатипятирублевок. – Давай, дорогой. Вчера мало, мало посидели. Сегодня голова совсем плохой, вах, вах, – он закатил большие глаза.
– Везде болной, – поддержал приятеля худощавый и скривил губы, словно съел какую-то отраву. – Давай, родной, наша станция.
Поезд сбавлял скорость.
– Сдачи не будет.
– Нэ нада, – важно объявил маленький, подняв руку с бутылкой, и оба быстро побежали к выходу.
Василий сунул деньги в потайной карман и поспешил к повару. Чтобы не беспокоить остальных, нагнулся, встряхнул его за плечо и шепнул на ухо. – Пора, труба зовет.
– Уже иду, – промычал тот и, повернувшись на другой бок, снова заснул.
Поезд остановился.
– В ресторане никого нет, – заволновался сторож, – сильно дернул повара, опрокинув на спину.
– Уже иду, – не открывая глаз, повторил Володя. Привстал, но, упав на подушку, разразился раскатистым храпом.
– Иды, Васю, я его пидыму, – услышал он бабу Ганю.
Клоков прибежал в ресторан и только поставил кофейник, как, шатаясь и тыкаясь в стены, ввалился Володя. В сизых спортивных шароварах, оттянутых на коленях, серой застираной куртке в пятнах и шлепанцах на босу ногу он выглядел «блестяще». На полулысой голове торчали всклокоченные волосы. Глаза опухли. – Ко-фе! – Заревел повар и плюхнулся на стул.
Василий часто готовил для него утренний кофе. Володя любил настоящий, в зернах, заготавливая его для рейса заранее. Покупал, не жалея денег, самый «центряк» и долго учил ночного, как правильно заваривать «напиток Богов». Но тот, не соблюдая технологии, делал все намного проще. Володя, как не странно, ничего не замечал. Если запас «центряка» кончался, он пил «случайный продукт» и долго мучился.
– Ну разве это кофе? Это полова, дрек, кафун, как говорят кубинцы. Чувствуешь, какая гадость?
Василий соглашался, хотя никакой разницы между «мокко» и кафуном не находил.
– Несу, несу. – Зная привычку Володи, он налил ему побольше и погуще.
– Это моя вторая кровь. – Проглотив с маху полчашки обжигающего, черного напитка, повар ожил. Глаза широко раскрылись, припухлость спала. Лицо порозовело, на кончике носа заблестели капельки пота, даже волосы легли ровнее. – Для меня лучше всю ночь не спать, чем вставать такую рань. Господи, за что ты меня сделал поваром? Какая профессия может быть хуже? Все дрыхнут, а ты чуть свет – на ногах. И что же? Одному кисло, другому остро, третьему пересолил, четвертому недосолил. Сколько людей, столько вкусов. Довольных нет. А шеф? Только и зудит, – расход продуктов большой, выкручивайся. – Он допил кофе, заглянул в кружку, извлек еще «пару капель», протянул Василию. – Отлей малость.
