Мать поставила перед Андреем тарелку с ароматным фасолевым супом.
– Тебе гречку или, может, отварить вермишель? – спросила она.
– Зачем что-то варить? Если гречка есть, подогрей гречку.
– Может, лучше вермишель?
Андрей усмехнулся, покачал головой. Вот так всегда. Будет вокруг него суетиться, будто он – ребенок, не понимающий, чего он на самом деле хочет. Попроси он вермишель, она бы предложила гречку, расписывая, насколько полезна эта каша. И наоборот. Словно от правильного выбора второго блюда, по меньшей мере, зависело его здоровье.
– Не надо, мама. Завтра сваришь вермишель.
– Ладно.
Некоторое время он молча поглощал свежеприготовленный суп. Мать возилась у плиты. Иногда он поглядывал на нее, если она поворачивалась к нему.
Отец Андрея умер три года назад. Цирроз печени. Конечно, не последнюю роль сыграло излишнее увлечение алкоголем, но многие, кто заливал куда сильнее и чаще, по-прежнему живы.
Мать сильно сдала за эти три года. Постарела. Как-то внезапно. Хорошо все-таки, что он опять живет здесь. И для матери сейчас это особенно важно. Она и раньше надышаться на него не могла, до сего дня относится к нему, как к ребенку, но теперь, потеряв мужа, сын для нее стал единственным по-настоящему родным существом. Его трехлетнюю отработку она перенесла не легче, чем службу в армии, хотя Андрей приезжал почти на каждые выходные.
Любопытно, не будь он у матери единственным, она относилась бы к нему по-другому? Андрей склонялся к мнению, что ничего бы не изменилось. Он знал людей, кто был у родителей единственным, но там подобного обожания все-таки не было. Да, родители в подавляющем большинстве любят своих детей, однако разница всегда есть, в зависимости, сколько любви сердце человека вмещает изначально.
Или ему так лишь казалось? Из-за того, что он смотрел на все со стороны, не являясь членом той или иной семьи? Из-за того, что любому человеку свое всегда ближе? Конечно, он ни в чем не был уверен.
Мать забрала у него пустую тарелку.
– Мам, положи кашу сюда.
– Тут же суп был.
– Ну и что? Зачем мыть лишнюю тарелку?
– Ничего, помою, – она поставила перед ним гречку с двумя сосисками в другой тарелке.
Андрей с аппетитом продолжил еду. Все-таки лучше всего – дома.
Матери ничего уже не надо было делать, и она встала у окна, поглядывая то на сына, то на улицу.
Под окном кухни рос клен. На другой стороне улицы виднелись частные одноэтажные дома и детский сад. За детсадом, посреди соседнего квартала, находилась Средняя школа № 2. Сейчас она видна, но позже, когда на деревьях появится листва, ее здание будет лишь смутно угадываться.
Прежде чем мать заговорила, Андрей почувствовал, что она хочет что-то сказать. Даже интуитивно угадал тему. Все-таки эта женщина – его мать, и он ее достаточно изучил.
– Андрей, ты сейчас с кем-нибудь встречаешься? – она смотрела строго в окно.
– Нет, – он покачал головой, продолжая жевать.
– Надо уже подумывать, что пора семью заводить.
Он слегка нахмурился. Опять!
– Я подумываю. Подумываю.
Она глянула на него.
– Я серьезно. Тебе уже двадцать семь.
– Мама, мне двадцать шесть. Двадцать семь еще будет. Аж через четыре месяца.
