– Все равно, – она сложила руки на груди, что означало: начинается основательная и долгая беседа. – Двадцать шесть или двадцать семь. Твои друзья уже по двое детей имеют.
– Мама! – он поперхнулся, закашлялся.
– Прожуй сначала, потом говори.
– Конечно, а ты мне даешь спокойно поесть?
– Я тебе советую. Мать плохого не пожелает.
– Мама, я ж не ребенок. Я уже взрослый, пойми. Сам все знаю.
– Вот именно. Жениться пора.
– Блин! Пора, пора. Мне что, завтра на пенсию? На Западе в моем возрасте мало кто женат. Даже женщины многие не замужем.
– То на Западе, а то – у нас.
Он хотел прикрикнуть на нее, но сдержался. Смысла никакого, зато возможна ссора. Причем нешуточная. Сколько раз он корил себя, что повышает на нее голос, повышает даже в тех случаях, когда она явно не права. Все-таки она его мать. И сейчас он криками ничего не добьется. Она останется при своем мнении. Не разумнее ли промолчать? Сделать вид, что он с ней согласен? В этом случае она хотя бы быстрее покончит с этой темой.
Мать, довольная его молчанием, восприняла это, как признание ее правоты, и продолжила:
– Тебе бы легче было. Я ж не вечная, мало ли что случится. Кто о тебе позаботится?
Здесь он не сдержался, хоть и обещал сам себе молчать:
– Не болтай! Ничего не случится. Ты еще молодая.
Она грустно улыбнулась.
– Все равно. Была бы у тебя жена, тебе бы легче было. Веселее. Куда сходить, вечером вместе побыть. Праздник какой отметить. Вот на Новый год вспомни, тебе и податься некуда было. Все по своим семьям. Никому ничего не надо. Разве нет?
Андрей опустил голову, поморщился. Он уже не ел, хотя в тарелке еще оставалось немного гречневой каши.
– Я просто приехал поздновато, – оправдание вышло хлипким.
Андрей признавал: в чем-то мать, конечно, права.
– Видишь. С женой бы таких проблем не было.
– Я все понимаю, мама. Но что мне делать? Если никого нет? Подходящего. На первой встречной что ли жениться?
– Столько девочек хороших. А ты все не выберешь. Ты что, как Руслан? Ты же нормальный…
– Хватит! Руслан-то при чем?
Она замолчала. Похоже, признала, что сказала лишнее.
Андрей положил в чай ложку сахара, нервно размешал, звякая ложечкой по чашке.
Конечно, на этом разговор не закончился. Андрей знал свою мать: если она уцепится, отпустит нескоро. Будет мусолить ту же тему, пока он не уйдет.
– Андрей, – голос ее все-таки заметно смягчился. – А в школе никого нет? Может, какая новая учительница вместе с тобой пришла?
Он вспомнил Яну, сегодняшний экстравагантный выпад с ее стороны, и ему стало неуютно. Он не смог бы объяснить, в чем причина, но мысль, что на следующей неделе он снова столкнется с Ковалевской, рождала нечто похожее на дискомфорт. Ноющее подсасывание в животе, как случалось перед каким-то важным событием.
Он молчал, и мать окликнула его:
– Слышишь?
Андрей вспомнил двух молоденьких учительниц, подумал, что лучше о них не упоминать вообще, и покачал головой.
– Нет. Никого.
Мать тяжело вздохнула, словно школа оставалась ее последней надеждой в связи с поиском невестки. Андрей быстро допил чай: разговор утомил его.
– Спасибо, мам, – он встал из-за стола. – Я пойду, прилягу. Устал очень.
– Конечно, иди. Пока еще привыкнешь. Сразу всегда тяжело.
– Да.
Прежде, чем он задремал, перед глазами кружилось лицо брюнетки из 11 «А».
