То же касается и архитектуры, хоть здесь отсутствие мысли и не так очевидно. Объекты больше не говорят о том, что перед вами, например, жилище. Дома не распахивают перед вами руки-крылья, не приглашают широким порталом, не склоняются перед вами соразмерными с человеком архитектурными элементами и деталями, не стекают навстречу входящему опускающимися перед ним платформами и, наконец, комфортными ступенями и перилами. Когда-то всё это вместе образовывало почтительное обращение к людям, увенчанное гербом, освещающим фамильным смыслом всё парадное пространство. А теперь осталась лишь утилитарная функция – в дом можно проникнуть и ладно.
Тастемир продолжал говорить, а я с удивлением слушал рассуждения искусствоведа, пытаясь понять откуда это острое чувство самой природы архитектуры.
Покинув художественный центр, мы с Аей некоторое время шли молча, размышляя об этой важной для нас встрече. Новый знакомый очень серьёзно продвинул нас в понимании происходящего в этом мире, который обнаруживал всё больше пугающего сходства с нашим собственным.
– Тяжелое, конечно, впечатление. Но ведь эта дегуманизация жизненной среды есть вполне закономерная составляющая общего процесса культурной деградации общества. У нас дома ситуация с искусством и архитектурой, мне кажется, не намного лучше. Главное же и самое печальное то, что и здесь и там, она устраивает современное поколение. Мне кажется, все люди на выставке, за исключением Тастемира, были вполне удовлетворены увиденным.
– Не всем, конечно, это нравится. Да, кстати, ты поняла, что имел в виду Тастемир, когда сказал, что с нетерпением в этом году ждёт отпуска, чтобы побыть среди нормальных людей. Что это за люди и где они находятся?
Вопрос был риторическим, но ответ на него стоило найти.
Следующий день пребывания на Земие мы решили посвятить местной системе образования, для чего рано утром направились в школу, которую я называл своей. Старое здание неподалеку от Золотых ворот было на месте и даже мало, на мой взгляд, изменилось. Но это снаружи, а внутри всё оказалось чужим и непонятным.
Охранник так долго рассматривал наши документы, что я уже стал бояться, как бы этот громила с сонным взглядом не уснул окончательно. К счастью громкие детские крики, донесшиеся вдруг из глубины здания, вывели стража из сомнамбулического состояния и он почти сразу оторвал взгляд от наших паспортов. Молча бросив их на стойку перед нами он начал медленно вылезать из-за своего стола, словно демонстрируя полное отсутствие какого-либо интереса к нам. Путь, впрочем, был свободен и, пройдя через турникет, мы углубились в дебри помещений, наполненных бесконечным количеством мониторов и разных, незнакомых нам устройств. Техническое оснащение школы было едва ли не избыточным. Особенно бросилось в глаза практически полное отсутствие помещений, заполненных не техникой, а обычной школьной мебелью, где дети могут собраться для живого общения. Было время каникул, и в школе было почти пусто. Те же из детей, кто проводил здесь время, играли в компьютерные игры. Лишь несколько мальчиков и девочек, расположившихся поодиночке в библиотеке, что-то слушали через наушники либо читали. Почти все они делали пометки в электронных блокнотах, производя впечатление людей что-то изучающих.
В целом прекрасно технически оснащённое здание школы производило все же впечатление места заброшенного и необитаемого. И дело было вовсе не в каникулах и не в тишине, лишь изредка нарушаемой голосами. Пытаясь разобраться в своих чувствах, я уже собрался обратиться к Ае, тоже выглядевшей как-то подавлено, когда нас вдруг окликнул бодрый мужской голос. Молодой человек студенческой наружности вышел из кабинета и закрывал ключом дверь, когда увидел нас.
