Ельцин как наваждение. Записки политического проходимца - страница 27

С той поры минуло больше четверти века. Иной раз кажется, все это было в какой-то другой жизни. И в другой стране. В памяти почти стерлись связанные с той поездкой светлые сюжеты, зато четко отпечатался негатив. Наверное, потому, что связан с болезненными ощущениями и переживаниями, а они ранят душу и оставляют на ней незаживающие раны, шрамы на всю оставшуюся жизнь.

Стыжусь ли я той своей заметки, с которой, по большому счету, началась моя известность, причем не только журналистская? И нет, и да. Нет – потому что в ней почти все было правдой. Да – потому что почти.

Часто думаю, что было бы, если б осенью 1989 года я все же «сдал» Ельцина? В нашей политической и околополитической тусовке немало людей, почитающих себя как великих аналитиков и провидцев. От таких я не раз слышал, а после выхода в свет этой книги, может, еще и услышу: «Что он о себе возомнил?! Мелкая сошка! Признался, не признался – ничего бы от этого не изменилось!». Возможно. Только почему в те осенние дни 89-го года, когда страна была беременна переменами и мучилась в предродовых схватках, очень влиятельные в Кремле люди сулили мне немалые жизненные блага и феерический карьерный успех, если расскажу народу «всю правду про Ельцина»? И тоже призывали не навредить России?

А я, признаться, и по сей день не знаю, навредил я ей или не навредил. Посмотрю на то, с какими великими болями страна залечивает раны, нанесенные своим первым президентом и его командой, и каюсь – навредил! Вспомню коммунистическое прошлое с его нищетой, репрессиями и гражданским бесправием, и успокаиваю себя – не навредил! Но и в том, и в другом случае, гордиться особо нечем. Увы. У смутного времени не бывает героев.

За окном унылое межсезонье. Осень уже догорела, а зима замешкалась где-то на дальних подступах к Москве и не подоспела к положенному сроку. Наступила самая неуютная и бесцветная пора. На что ни бросишь взгляд, порадоваться нечему. Серое небо, осыпающее город то холодным полусонным дождем, то пропитанными влагой снежными хлопьями. Чахлые деревья, растопырившие во все стороны голые ветки. Автомобили, щедро окатывающие друг друга потоками дорожной грязи. И, конечно же, прохожие, уткнувшие красные носы в шарфы и напоминающие тоскливо нахохлившихся птиц. Вероятно, все они каждое утро мучаются одним и тем же вопросом – во что сегодня одеться. Но, похоже, угадывают немногие.

У нас тоже межсезонье. Правда, свое, политическое. На общесоюзных выборах Ельцин добился депутатского мандата, а после, хоть и не без проблем, вошел в Верховный Совет СССР и даже стал главой его Комитета по строительству. Но это уже взятый им рубеж. А есть еще и не взятый – надо победить на выборах в российский парламент. И не просто победить, а впечатляюще, что называется, с разгромным счетом. Тогда у Бориса Николаевича не будет конкурентов в борьбе за пост спикера. Должность, конечно, не Бог весть что, но с нее до заветного президентства уже рукой подать.

…Сидим у Ельцина на Лесной, пьем чай (в такое трудно поверить, но в ту пору это, хоть и редко, но все же случалось) и обсуждаем намеченную на январь 90-го поездку в Японию. Мы Виктором Ярошенко отвечаем за ее подготовку. Уже несколько раз встречались с представителями принимающей стороны и вместе с ними начерно составили программу визита. Теперь ее надо согласовать с шефом, и можно отправлять в Токио. Вопрос, в общем-то, нешуточный. Основательные японцы задергали нас своим вопросом: когда? И понять их можно. Им надо начинать готовиться, а мы никак не можем определиться с тем, на какие мероприятия и встречи соглашаемся, а на какие нет.