Ельцин как наваждение. Записки политического проходимца - страница 43

– Да, надо что-то делать.

– Лев Евгеньевич, «что-то» – вы это про сейчас или про вообще?

– Про вообще. Про сейчас все ясно – надо отменять встречу.

Вспоминаю разговор с Югиным и повторяю высказанную им мысль: с интеллигенцией плохо работаем, вот наше слабое место. Суханов смотрит на меня с нескрываемым удивлением:

– А что у нас с интеллигенцией не так? Она вся за Бориса Николаевича! У него прекрасные отношения и с Поповым, и с Афанасьевым, и с Фильшиным, и с Сахаровым, и с Рыжовым…

Похоже, он готов и дальше перечислять имена прославившихся на всю страну ораторов из Межрегиональной депутатской группы, поэтому вынужден его оборвать:

– Многие из тех, с кем мне доводится общаться в последнее время, полагают, что Ельцин стал терять поддержку интеллигенции, особенно в провинции.

Если бы я высказал ту же саму мысль, но употребил при этом конструкции типа: «Мне кажется…» или «Мы считаем…», она не была бы воспринята Сухановым с должным пониманием. Я уже много раз убеждался, что персонифицированные точки зрения, тем более, если они принадлежат знакомым ему людям, убеждают Льва Евгеньевича много меньше, нежели безадресные, вроде «Многие полагают…» или «Есть мнение…».

– Хорошо. Попробую об этом поговорить с шефом. А ты подумай, что можно в этом плане ему предложить.

Засим прощаемся. Сторонники и противники Ельцина, одинаково недовольные потраченным понапрасну временем, малочисленными группами выходят в весеннюю непогоду. Возможно, кто-то из них и впрямь верит, что он, как нами было объявлено, простудился, но, как мне кажется, большинство все же догадывается, что это лишь отговорка. Знакомый профессор из Университета Патриса Лумумбы подходит ко мне, вроде как попрощаться, а на самом деле выплеснуть раздражение, накопившееся за час бесполезного сидения в плохо отапливаемом зале:

– Мне-то ты можешь сказать, почему он не явился? Квасит, да? Или опять во что-нибудь вляпался?

– Да что вы, ей-богу! Сказано же вам – затемпературил человек!

– Ну, да, да, конечно! Кто бы сомневался! Утром, понимаешь, вылезал из служебного авто, промочил ноги и к вечеру затемпературил!

Стоящий рядом Югин смотрит на меня со значением: мол, что я тебе говорил?! Теряет интеллигенция веру в Ельцина, ох, теряет!

На часах четверть первого. Сижу у себя на кухне, пью чай – четвертую или даже пятую чашку – и размышляю над тем, что могло бы восстановить доверие к Ельцину со стороны переменчивых в своих привязанностях и настроениях просвещенных кругов нашего общества. В голову не приходит ничего путного. Да и что в нее может прийти? Борису Николаевичу чего ни предложи, все будет с гневом отвергнуто, потому как он убежден, что вся страна, от погруженных в глубокое похмелье колхозников-землепашцев до одухотворенных деятелей науки и культуры, только о том и мечтает, чтоб именно он, Ельцин, и никто другой, встал во главе советского государства. Все, что идет вразрез с его убежденностью в этой истине, воспринимается как малодушие или того паче – как предательство. Немало его сподвижников именно из-за сомнений в реальности безоглядной поддержки потеряло право таковыми считаться. Поэтому не представляю, как Суханов отважится на такой разговор. Просто не представляю!

Неожиданно просыпается и заходится хриплым визгом перебинтованный изолентой ветеран столичной телефонии. Трезвонит, поганец, на весь дом, и будет так трезвонить, покуда всех не лишит сна. Так что хочешь – не хочешь, а придется ответить. И кто это не может дождаться утра?! Снимаю трубку и слышу голос Виктора Ярошенко. Мы должны были сегодня встретиться в Доме кино, но не встретились из-за какого-то мероприятия в Верховном Совете, которое он никак не мог пропустить. Неужели ему невтерпеж узнать, как у нас все прошло? Однако он о другом: