И Элеанора тоже…
Они поехали прямо на север. По пути в новый дом завернули в «Бургер-Кинг». Мать сжимала руку Элеаноры, и та притворялась, что не замечает синяков на мамином запястье…
Дверь спальни распахнулась. Вошла младшая сестра, прижимая к себе кота.
– Мама хочет, чтобы ты не закрывала дверь, – сказала Мэйси. – Чтобы получился сквозняк.
Все окна в доме были нараспашку – но ни малейших признаков сквозняка. Теперь, когда дверь открылась, Элеанора увидела Ричи, сидевшего на диване. Она поспешно укрылась за бортиком кровати – насколько было возможно.
– А что ты делаешь? – спросила Мэйси.
– Пишу письмо.
– Кому?
– Пока не знаю.
– Можно к тебе?
– Нет.
Сейчас Элеанору беспокоило только одно: лишь бы никто не добрался до коробки. Еще не хватало, чтобы Мэйси увидела цветные карандаши и чистую бумагу. А еще… еще ей хотелось наказать Мэйси за то, что та сидела на коленях у Ричи.
Раньше такого не бывало.
До того как Ричи выкинул Элеанору вон, все дети были дружно против него. Возможно, Элеанора ненавидела его больше всех и не стеснялась это показать, но все они были на ее стороне. И Бен, и Мэйси, и даже Маус. Маус крал сигареты Ричи и прятал их. И именно Мауса дети отправили стучать в мамину дверь, когда услышали скрип матрасных пружин…
Когда за дверью раздалось нечто похуже скрипа пружин – вскрики и плач, они – все пятеро – собрались вместе на кровати Элеаноры (в старом доме у каждого была собственная кровать).
Тогда Мэйси сидела справа от Элеаноры. Маус плакал. Бен был бледен и задумчив. Элеанора закрыла глаза.
– Я его ненавижу, – сказала она.
– И я ненавижу. Хочу, чтобы он умер, – отозвалась Мэйси.
– Пусть свалится с лестницы на работе.
– Пусть его собьет фургон.
– Мусоровоз.
– Да, – сказала Мэйси, скрипнув зубами, – и весь мусор высыплется на труп.
– А потом его переедет автобус.
– Да.
– Хочу быть в этом автобусе…
Мэйси положила кота на постель Элеаноры:
– Ему нравится тут спать.
– Ты тоже зовешь Ричи папой? – спросила Элеанора.
– Он теперь наш папа, – откликнулась Мэйси.
Элеанора проснулась среди ночи. Ричи задремал в гостиной, не выключив телевизор. Пробираясь в ванную, Элеанора почти не дышала. И боялась спускать воду в туалете.
Вернувшись в спальню, она закрыла дверь. На хрен свежий воздух!
ПАРК
– Я подумываю позвать Ким на свидание, – сказал Кэл.
– Не стоит, – откликнулся Парк.
– Почему нет?
Они сидели в библиотеке. Предполагалось, что они разучивают стихи. Кэл уже выбрал короткое стихотворение о девушке по имени Юлия и о том, как тает ее одежда. («Пóшло», – сказал Парк. «Не может быть, – возразил Кэл, – этому стишку триста лет»[21].)
– Потому что это Ким, – сказал Парк. – Нельзя просто так взять и пригласить Ким. Ты глянь на нее.
Ким сидела за соседним столом в компании двух других девочек.
– Вот именно, глянь, – откликнулся Кэл. – Она просто отпад.
– Боже, – сказал Парк, – что за словечки.
– Какие? «Отпад»? «Отпад» – значит «офигенная».
– В «Трэшере» вычитал? Или типа того?
– Так люди узнают новые слова, Парк, – Кэл постучал по книжке стихов, – они читают.
– Слишком уж ты стараешься.
– Она отпадная, – сказал Кэл, кивая в сторону Ким. И достал из рюкзака пачку жвачки.
Парк посмотрел на Ким. Короткие светлые волосы и тяжелые завитки челки. Единственная в школе, у кого есть настоящие часы «Swatch». Чистюля. Она бы, пожалуй, даже встретиться глазами с Кэлом поостереглась – опасаясь, что его взгляд оставит на ней пятно…
