Читать онлайн Александр Касаверде - Электрические киты

В девятнадцать лет я думал, что уже мертв. Все сезоны GTA пройдены, фильмы Джима Джармуша выучены наизусть.

«Но раз мы бросили, можно же позволить себе еще по одной?»

И все? Как будто я дошел до границы мира, в котором жил. Одежда, бренды, «Тиндер», metal gear… what the fuck? А что там еще, есть что-нибудь? И вот в один прекрасный день – 24 мая 2014 года – декорации сраного «Шоу Трумана»1 схлопнулись, что, собственно, и положило начало этой закрученной истории.

Я учился тогда в инязе на Остоженке и сдавал художку. Экзамен я провалил…

До сих пор помню эту фразу:

– He was gone.

– Леннон, ну же?

В ту минуту меня передернуло. Как будто внутри я уже видел и знал, что произошло.

– Так твой вариант перевода?..

Я сижу напротив экзаменатора, строгой женщины в темно-синем свитере в косичку. И говорю: «Его больше нет». – «Что значит – его нет?» Я отвечаю, что он ушел… Как будто хочу обмануть свое чувство, хочу обмануть текст.

– Он ушел, – говорю я.

– Куда ушел?

Я слышу, как за окном каркает ворона. Как оголтелая. Что ей неймется? Кар да кар, кар да кар. Может, хочет подсказать….

– Если ты не ответишь, то нам придется тебя исключить… и твой талант к сочинительству не поможет.

Я тупо встаю и выхожу в коридор. Меня ждет мой друг Иван, с которым мы должны были поехать на техно. Вокруг девчонки из группы. Они спрашивают – как и что. Я смотрю на телефон. И только сейчас рукой чувствую, что он вибрирует.

– Он умер, – слышу я голос матери.

– Его больше нет, – сказала она. – Все, отмучился.

Меня зовут Леннон (на самом деле Леня, но из-за моей стрижки и любви маман к битлам с детства меня зовут то Леня, то Леннон). Я ничем не выдающийся молодой человек. Я как серая дымка или тень от дерева (ее обычно замечают, когда она закрывает солнце). Иногда мне трудно говорить в присутствии незнакомых, формулировать мысли. Я плохо переношу людные места и еще хуже – одиночество.

Раз в месяц случаются панические атаки. Все начинается с резкого торможения. Я чувствую ремень безопасности, который вдавливается мне в грудь. Затем слышу скрежет, осколки стекла пролетают перед глазами, и меня кружит и бьет со всех сторон, будто я кузнечик в коробке, которую пинком шибанули с крутой горки.

Вокруг кровь. Много крови. Все плывет. О-о-очень медленно. Похоже на дым, который поднимается от асфальта. Но может, и правда это был дым?

Мне исполнилось шесть лет. Мы с мамой едем в нашей вишневой «девятке» в загородный дом. Звучит песня Пугачевой:

Это произошло на кольце. Водитель грузовика заснул за рулем. И выехал на встречку. Еще пара секунд – и мы бы превратились в гармошку. В законсервированные в незавершенном моменте души.

Мать рассказывала, что она вывернула руль в последнюю секунду. Машину понесло в сторону, перевернуло, а потом еще раз.

Я слышу этот скрежет до сих пор.

Радио шипит, трескочет, но продолжает работать. Что бы ни случилось, песня звучит. И я к ней приклеился. И держусь только за нее. Как за канат. Чтобы не швыряло в стороны.

Мой ремень сорвало. Я выкарабкался на дорогу. И чувствую этот запах горелой резины. Пытаюсь вспомнить, что я видел. Но не могу. В голове только дым, кровь, лес где-то на заднем плане. Солнце и Пугачева. Я не чувствую боли. А только страх. Страх потому, что не знаю, что случилось и что произойдет дальше. И этот страх – как черное покрывало. Будто черный человек подходит ко мне, кладет его на глаза. Закрывает им рот. Перекрывает воздух.

И все гаснет.

Наступила ночь… И тут я первый раз услышал, что кто-то зовет меня… А я кого-то ищу. В огромной, толстой и плотной ночи, которая может раздавить своим весом или стать миром для тебя. Ночь как природа. Ночь как дом. И в этом доме где-то есть дверь. И за ней звучат все эти вопросы: почему я постоянно чувствую боль? Почему никто не объяснит мне, что со мной происходит?

– Ваш сын провел в коме две недели. Мы не знаем, какими могут быть последствия. Внешних ушибов нет, с телом все порядке. Но шок, который он пережил, намного серьезней, чем сотрясение мозга, – сказал врач моей матери перед тем, как отдал ей на память толстенную историю моей болезни.

С этой минуты я изменился. Вначале боялся оставаться один. Потом просто не понимал, когда спал, а когда бодрствовал. Врач говорит, что я был в коме две недели. Но я этого не помню. Я вообще ничего не помню, что было до аварии. И плохо помню первый год после. Помню только, что мне было очень страшно. И очень мучительно оттого, что я не понимал, чего боюсь.

– Представь воздух, – говорит мне психолог. – Видишь его? – (А я говорю, что нет.) – Тогда просто представь. Какой он?

– Обычный воздух, – говорю я.

– Он переживает, ему страшно?

– Нет, он воздушный. Как воздух.

– Когда у тебя будет приступ паники, просто представь этот воздух, хорошо?

– Хорошо, – говорю я, закрываю дверь и иду по больничному коридору к матери.

Я не могу ее найти. И меня начинает трясти. Изнутри. Как будто бьют электрическим током. Не хватает воздуха. Все темнеет. И повторяется снова. «Даже если ты все забудешь, – говорит доктор, – твои чувства будут помнить. Понимаешь? Освободи свои чувства», – говорит психолог. Но я его не слышу. Он для меня просто человек в белом халате. Он против черного человека, который набрасывает на меня черное одеяло, не дающее дышать. Ватное одеяло. Мама говорила, что таким хорошо пожар тушить, потому что оно воздух не пропускает.

И это одеяло сейчас накрыло все, что было со мной до семи лет. То есть все, что было до, ушло и смешалось. К примеру, мне кажется, что в первом классе я убил другого мальчика из-за игрушки. Еще – что проткнул спицей себе горло. Я отчетливо помню, как я засовываю спицу себе в горло и вытаскиваю ее, но точно знаю, что этого не могло быть. И еще почему-то мне кажется, что в раннем детстве я был не ребенком, а стариком, которого все раздражало.

Мама решила, что из-за аварии у меня развилась вялотекущая шизофрения… В школе – что у меня какая-то форма аутизма, потому что порой меня отключает и я не отвечаю и не реагирую на вопросы. А я для себя решил, что шли бы они все на хер!

Сейчас у меня в наушниках «The Smiths», песня «Panic». И еще один факт о моей странности – проводок моих наушников воткнут в черную коробочку, на которой написано «Уокмен», – старинный плеер моего отца, проигрывающий кассеты с пленкой… Да, в наши дни за двести или триста рублей можно получить подписку на все, что угодно, – но что за хрень? Разве так можно прочувствовать, о чем поют «The Smiths»? Нет, правда, когда ты выбираешь вместо конкретной песни, группы или альбома подписку на бесконечную библиотеку, ты превращаешь музыку в бэкграунд. Что тогда еще бэкграунд? Мысли, люди, желания, впечатления?

Попробуйте вначале бесплатно, а потом мы оформим подписку.

Мать вашу, скоро они начнут делать подписку и на любовь… Рили?

Я типа загнул? А как же тогда приложения по дейтингу? Разве это не подписка на любовь? Ок, мой виртуальный амур, с кем я сегодня встречусь вечером? Или, может быть, сегодня выберу по геолокации… есть ли рецензии предыдущих пользователей? Ведь так не хочется проводить время в скукоте. Моя новая любовь – это скучный сериал на стриминговой платформе.

Музыка, пожалуй, единственное, что имеет значение. Иногда я представляю, что мир – это на самом деле виниловая пластинка. Только на ней записано бесконечное число мелодий: джаз, блюз, регги… там даже есть музыка, которая еще не появилась. Но она начинает играть, только если ты сам настроишься на волну. Есть на этой дорожке кто-то еще, с кем бы ты мог двигаться в своем, только вам понятном, странном ритме?

Круглый год, кроме жаркого лета, я ношу зеленый вельветовый бомбер из секонд-хенда, синие джинсы и кроссовки, в которых больше никто не ходит. Так как у меня нет денег на лимитированные «найки», я хожу в советских кроссовках, которые пылились на антресоли в коробке с этикеткой «обувь резиново-текстильная» вместе с прочим хламом. Зимой – надевая две пары носков, а летом ношу на босую ногу.

Я думаю, в каком-то роде они волшебные. Фиг знает сколько их отец носил, и я ношу уже года два точно. И ни намека на износ. Подошва ок, и ни одного местечка рваного. Это что-то типа советских ракет, только на ногах.

Как такое вообще возможно? Мать мне рассказывала, что у них в совке все в одинаковом ходили. И если там брак на заводе какой или еще что, то и посадить могли. Типа за халатность. Вот решила какая-нибудь шишка из политбюро в теннис поиграть. Принесли этой шишке пару спортивной обуви. А они после второй игры пошли по швам. Что тогда? «Что?» – переспрашивал я. «Тогда, сынок, в лагеря трудовые и директора, и всех остальных».