Как-то в новогоднюю ночь в комнатушку Баграта набилось человек тридцать. Сидели на подоконнике, на верхних ярусах кроватей – буквально на головах. Среди гостей отметилась и Анастасия – им с комсоргом выделили отдельный стул, и было сложно понять, как в переполненной до отказа комнате хватило места на свободный разворот гладкой Анастасьиной спины, на раскинутые по мужниным плечам руки и на бесконечность ноги, вынесенной из высокого разреза платья на середину комнаты. Красавица устроилась на колене мужа вполоборота ко всем, закинув ногу на ногу, и указывала висящим в воздухе острым концом туфли на просящего тост – будто милостиво предоставляла слово.
И ведь умудрялись студенты-второкурсники в этой тесноте слышать друг друга, и передавать гитару, и петь, положив руки на плечи друг друга и раскачиваясь из стороны в сторону:
Быть может, декан нас осудит,
Быть может, кефир он лишь пьет,
Но все мы, товарищи, люди,
И каждый студент нас поймет.
Когда за столом мы все рядом,
Грустить нам, конечно, нельзя.
Давайте ж бутылки с малиновым ядом
За счастье поднимем, друзья!
В тот Новый год отчислили с факультета лишь двоих. С очень расплывчатой формулировкой: «За нарушение учебной дисциплины». По факту, за то, что из окна второго этажа громко болталась студентка. И даже не из-за громкой студентки, а из-за ее ботинка, упавшего на голову проверяющему. То ли девушка вылезла из окна на спор, то ли из пьяной удали хотела перебраться на бетонный козырек над главным входом – теперь уже сложно вообразить, что могло прийти в голову выпившей третьекурснице. Тем более если она занимается в секции альпинизма. Факт остается фактом: двоих собутыльников, которые удерживали ее за руки и пытались затянуть в комнату, от учебы отстранили. Попал в список на отчисление и Баграт – как хозяин комнаты. К счастью, выгоняли тогда лишь на год, с одновременным направлением бойцами в постоянно действующий студенческий строительный отряд. По существу, приговорили к году принудительных работ на благо родного вуза. В молодости подобные несчастья переживаются легко, через пару недель все в той же комнате провожали товарищей отбывать трудовую повинность в глубокое Подмосковье.
Ни комсорга, ни Анастасии, как установили позже, на момент новогоднего дебоша в комнате не было. Разбирая проступок нарушителей на расширенном заседании комитета комсомола, влиятельный супруг Анастасии хмурил брови, задавал сердитые вопросы и осуждающе качал головой. Баграт на все вопросы отвечал по существу, имена присутствующих вспомнить затруднялся и поэтому отделался легким выговором, даже без занесения в личное дело. В отличие от честного Арнольда, которого память подвела, он комсорга на дебоше вспомнил и тем собственную участь только усугубил.
Отчисленные за новогодние безобразия в институт, кстати, так и не вернулись: один предпочел коммерцию, а Арнольд перевелся поближе к дому – в Рижский институт гражданской авиации.
После института Алексей с Багратом редко встречались, но часто перезванивались. Продавали друг другу несуществующие вагоны сахара, серые партии видеодвоек и грузовики «двести восемьдесят шестых». Выстраивали невероятные цепочки, выторговывали себе откат натурпродуктом. Клялись в честности и полном доверии к собеседнику, но телефон следующего в цепочке посредника сообщать отказывались категорически.
Уже к пятому курсу Баграт был директором десятка фирм, и к нему обращались друзья, если надо было обналичить деньги, получить справку на вывоз валюты, растаможить автомобиль – иными словами, провести операцию, не то чтобы запрещенную законом, но предписанную к исполнению в таком неудобном виде, что соблюдение официальных инструкций становилось практически невозможным.
